Всадник

В странных нарядах щеголяли богатые дамы Рэтлскара. Платья были пышные, но с прожогами и разрезами, выполненными специальными мастерами из смиренного товарищества портнейших. Сейчас военачальница леди Ицена лежала лицом вниз на жестком деревянном ложе, спрятанном под один только покров в виде сети-кольчуги, как у самых первых лейтенантов. Не то чтобы на дереве да на кольчуге должна была возлежать военачальница, нет… просто доктор Делламорте явился в замок, будто то была его собственная резиденция, проехал коридорами верхом, не пригибаясь (своды как будто из страха приподнимались над ним!), оставил жеребца возле дверей хворавшей Ицены и… спасибо, что не вышиб дверь ударом ноги. Чего только не ожидали от него после событий последних дней! Но доктор сказал просто: «Лежать на жестком», – и Ицена незамедлительно и плавно опустилась на полку деревянной кровати, а перин не стало.

Сорочка Ицены тоже была изукрашенной. Голубой наряд с искусно обшитыми красно-коричневым следами огня и сине-зелеными ранами разрывов ничего не открывал. Военачальница была дамой пышной, и при желании что-нибудь можно было и открыть, но искусство портнейших состояло именно в этом: они делали костюм, а не неприличие. Вообще же Ицена и Делламорте составили прекрасную пару «врач-пациент»: военачальницу нимало не смущала плоть, проглядывавшая в разрезах и прожогах, а Делламорте было бы только интересней, если бы и сама болящая, а не только ее ночное платье, состояла из прожогов и разрезов.

– Ишемический инсульт, – пробормотал врач про себя, и мы его поняли, но не поняла военачальница: подобных сочетаний звуков в ее языке не было.

– Как ты сказал? – слабо переспросила она.

– Каша во рту – афазия, правый зрачок расширен, ригидность мышц шеи и ног… Что? – Делламорте вспомнил, что перед ним есть и живой человек.

– Что ты говоришь, Всадник?

– Я говорю: перевернись на спину, леди Ицена, и подложи подушку.

Все это было немедленно выполнено. Ицену приподняли в воздух, аккуратно развернули и опустили на место. Сверху сандвич из кровати, тонкого матраса и Ицены прикрылся легким одеялом.

– Разрезы и прожоги, – пробормотала Ицена слабо. – Мне полагаются разрезы, прожоги и кольчужное кружево.

Делламорте посмотрел в нездоровое синеватое лицо с умилением:

– Если ты настаиваешь, таким можно будет сделать твой саван.

Ицена закрыла глаза и молчала довольно долго. Затем ее губы зашевелились:

– Ты ведь никакой не доктор, да? Всадники знали только одно лекарство от всех болезней – быстрые острые предметы.

Недоктор поднялся, подошел к бойнице, обозрел площадь, где буквально прошедшей ночью соревновался со змеиными наездниками с применением быстрых острых предметов, отметил растущее посередине площади дерево и прокомментировал не оборачиваясь:

– Всему свое время, военачальница. Если бы понадобилось сделать тебе коррекцию порока сердца, мы говорили бы и о применении острой стали.

Рот военачальницы приоткрылся. Как бы медленно ни работал ее больной мозг, до нее дошло: Делламорте ее понимает, а она его – нет. Но Ицену это не взволновало: магистр, его слова, одежда, оружие, руки, голос, врачебные приемы – все это не принадлежало к ее миру, было слишком сложно и непонятно… и потому странным образом расслабляло. Военачальница для разнообразия почувствовала себя маленьким ребенком, которому не приходится слишком сильно задумываться о том, что у него будет на ужин. А вещей, принадлежащих ее миру, привычных, было по-прежнему достаточно – от детских голосов над городом до убийственного молчания ночью, от пропахших померанцевой цедрой хлебцев в форме восьмерчатого щита до сонного причмокивания ребенка… Незаметно для нее самой потекли слезы. Доктор, как будто услышав их неслышное движение, с досадой отвернулся от бойницы, словно прерванный в середине чрезвычайно увлекательного размышления.

– Ну-ну, – вымолвил он тоном, в котором сочувствия было, пожалуй, не больше, чем в пузырьке с эликсиром, которым он совсем недавно напоил Ицену, – полноте.

Ицена уже подвывала.

– Я вижу его, – сказал Делламорте мечтательно. Мечтательный тон прекрасно сочетался с его любимой «наблюдательной» позой и ничего не выражающим взглядом, ощупывающим лицо военачальницы. – О да. Твой сын играет железными кубиками, сидя на зеленом ковре, и около него нет ни одного наездника.

Ицена замолчала. Магистр тихо вздохнул, посмотрел на свою правую ладонь, дождался, пока на ней соткется из воздуха серебряная маска, и через секунду над Иценой уже наклонился не терпеливый доктор, а Всадник – даже рукоятка меча поглядывала из-за его плеча, как будто говоря: «Поехали, мы здесь уже не нужны». Доктор поставил на одноногий столик у ложа Ицены еще один пузырек:

– Выздоравливай, военачальница. Жители поселения Рэтлскар, знать и простолюдины равно должны быть счастливы, когда твой муж отдаст мне плату. Времени мало.

10. На гребне волны