Всадник, скачущий впереди

Глаша замолчала. Передала тетрадь  Л е н е, которая появилась по ту сторону стенда. Опять заиграл духовой оркестр. На этот раз настоящий, большой, слаженный. И играл он не траурный марш, а старый-престарый вальс. Скрылось в темноте лицо Глаши, а Лена, слушая музыку, улыбнулась чему-то давнему.

Л е н а. Когда-то этот сад был излюбленным местом свиданий. Зимой встречались у расчищенного под каток пруда, где играл в беседке военный духовой оркестр. Летом ждали друг друга на дальних, заросших шиповником аллеях. Оркестр играл в саду и летом, но уже не в беседке, а на открытой эстраде-раковине. Эстраду эту называли еще «белой», потому что покрывавший ее в виде раковины навес каждую весну красили в белый цвет. На ней выступали развязные куплетисты, лихо отбивали чечетку в своих лакированных штиблетах, им шумно аплодировали и кричали из зала: «Дядя Жора, бис!», «Дядя Леня, браво!»

Осенью и весной опавшие листья сгребали в кучи и жгли. Листья сгорали медленно, и над каждой кучей долго курился дымок. Дымков было много, ветер то разносил их в стороны, то сбивал вместе, и тогда казалось, что сад надел серую шапку.

Теперь он весь был изрыт траншеями, у эстрады стояли соломенные чучела для обучения штыковому бою, слышались военные команды, но листья сгребали и жгли по-прежнему, так же курился дымок над садом, но стал он похож на пороховой, какой бывает при разрыве снарядов…

Лицо Лены погружается в темноту. Освещается игровая площадка. На садовой скамье сидит  Е в г е н и й  Г о р о в с к и й. Нетерпеливо посматривает в глубину аллеи. Увидел идущую к нему  Л е н у. Встал.

Л е н а. Я опоздала. Прости.

Г о р о в с к и й. Тебе можно.

Л е н а. Отстояла очередь за селедкой. Мама в восторге! Будет суп из селедочных голов: «Карие глазки»! Почти поэзия! Написал бы об этом.

Г о р о в с к и й. Ты серьезно?

Л е н а. Вполне.

Г о р о в с к и й. Стихи должны быть как музыка! А писать о вобле, выбитых стеклах, подсолнечной шелухе на Невском? Извини…

Л е н а (помолчав). Шла сюда и встретила человека с очень знакомым лицом… По-моему, я его видела у Стрельцова…

Г о р о в с к и й. Ну и что?

Л е н а. В общем-то, ничего… (После паузы.) Знаешь, Женя… может быть, я ошибаюсь, но мне все время кажется, что за спиной Стрельцова стоит кто-то чужой. Стоит и нашептывает ему все речи, которые он потом произносит перед нами.

Г о р о в с к и й. Да ты что, Лена?! Так думать про Петра Никодимовича? Нет, нет!.. Ты ошибаешься, поверь мне! Какие там чужие? Стрельцов вне всяких партий, за молодежь, ты знаешь!

Л е н а (вздохнув). Ничего я уже не знаю… (Посмотрела на аллею.) Кузьма идет. (И крикнула.) Кузьма, идите к нам!..

К у з ь м а (подойдя). Наших не видели?

Г о р о в с к и й. Кого?

К у з ь м а. Ну, ребят заставских… комсомольцев…

Г о р о в с к и й. Не знал, что они уже «наши». К ним пришел?

К у з ь м а. Нужен я им… Так, посмотреть…

Г о р о в с к и й. Было бы на что! В солдатики играют!

К у з ь м а. А вы с голубыми флагами ходите! Речи говорите. Про братство, про красоту жизни… Люди на фронте смерть принимают, а вы цеха культуры какие-то придумали! Цеха-то они для работы, а не для болтовни!

Г о р о в с к и й. Погоди-погоди… Зачем же передергивать?

К у з ь м а. Не обучен. И не за картами с тобой сижу. А Стрельцов ваш сволочь!

Г о р о в с к и й. Как ты смеешь! (Он вскочил, сжал кулаки, двинулся на Кузьму.)

К у з ь м а (угрюмо). Не пыли, гимназист! А то маму будешь кричать. (Повернулся и медленно пошел в глубину аллеи.)

Л е н а (грустно). Вот и Кузьма о том же…

Где-то вдалеке послышались слова команды: «На пле-чо!», «К но-ге!»

Идем, Женя!

Горовский и Лена ушли. И снова слова команды: «На пле-чо!», «Шагом марш!» Появляется строй вооруженных комсомольцев. Среди них — С т е п а н, Г л а ш а, Ф е д о р, Н а с т я. Командует ими  А л е к с е й  К о л ы в а н о в.

К о л ы в а н о в. Стой! Степан, ты что потерял?

С т е п а н. Да обмотка, будь она трижды!..

К о л ы в а н о в. Вольно! Можно разойтись!..