Всадник времени

Барон вдруг вспомнил первый свой проход под Великой Китайской стеной. Не видя её прежде, он полагал, что это — могучее сооружение, но... стена его разочаровала. Она не показалась ему великой. Это оказался «незначительный глиняный вал», как он сам потом напишет, с редкими башнями. Конечно, когда-то, да и сейчас конница просто так эту стену не преодолеет. Но остановить войско? Пожалуй, и китайцы на неё теперь не рассчитывают.

Вспомнил, сколько неприятностей было с его двумя паспортами — финским и русским. В пекинской газете написали заметку, где автор задавал вопрос: кто же он в действительности, этот иностранец, «фен-куо», финский господин, который фотографирует мосты и перевалы, наносит на карты дороги, замеряет высоты и, как правило, останавливается в местах, важных с военной точки зрения...

Несколько раз он со своими маленькими караванами переходил Тянь-Шань. Зимой за пару недель проходил в мороз по триста-четыреста вёрст через высочайшие горы. Жгучий высокогорный ветер как будто пронизывал даже тёплые одежды, пытаясь преодолеть упорных караванщиков, стараясь сбросить их в пропасть с оледенелых троп.

Но ничто не могло остановить Маннергейма. Ни мороз, ни злые чужие ветра, ни заоблачные высоты, ни ледяная пустыня, ни страх. Этот человек как будто и не знал страха. Нет, он знал, он чувствовал, он переживал. Но хорошо умел управлять собой. Может быть, в совершенстве. И это потом помогало ему успешно выигрывать и военные, и политические битвы.

И ещё то, что он почувствовал в себе этот высокий свет, который нисходит на тех, великих и избранных, которым предопределено свыше принести этот свет людям, народам. В виде свободы, победы, освобождения, добра, процветания. Такое даётся немногим. Но они рождаются среди людей. И к ним приходит озарение, и они находят истину и приносят народам освобождение и победы.

И эти победы Маннергейма во многом изменили ход истории. И теперь уже всем видно, что в лучшую сторону.

...Об итогах своего исследования Азии полковник Маннергейм докладывал лично Его величеству.

Он стоял напротив императора в его кабинете в Зимнем дворце и увлечённо рассказывал:

— Эти люди, Ваше величество, трудолюбивы и изобретательны, но военные мандарины западных пограничных с Россией районов, то есть подавляющее большинство из них, армией, по сути, не занимаются, вооружение слабое, некомплектное. Солдаты тоже плохо подготовлены. Потому что — опиум. Многие поражены этим пороком. Но ближе к центрам провинций картина начинает меняться...

— Каков в основном возраст этих военачальников, господин барон, да и районных правителей?

— Все, почти все очень старые, Ваше величество. Шестьдесят, семьдесят, даже под восемьдесят лет. Очень держатся за свои места.

Царь слушал внимательно. Спокойное лицо, с прилежно расчёсанными усами и бородой, в строгом мундире защитного цвета, без наград и аксельбантов. Свободные шаровары были заправлены в мягкие сапоги, тонкой шевровой кожи. Он тоже стоял напротив Маннергейма, левая рука была опущена, правой он слегка держался большим пальцем за поясной ремень.

— Интересно, господин барон... похвально. Весьма похвально.

— Рад служить Отечеству, Ваше величество!

Император принял дар далай-ламы, как полагается, на вытянутые руки.

Полковник продолжал говорить. Царь слушал его, и барону неожиданно показалось, что опасность уже зреет вокруг этого человека. Он удивился, но определённо почувствовал тревогу в светлом полумраке императорского кабинета. Он продолжал рассказывать царю. Он внимательно смотрел на этого довольно скромного человека, с аккуратной бородкой и усами, и испытывал необъяснимую симпатию к императору.

Величие и могущество ещё сияли вокруг. Но едва заметная, глубоко скрытая незащищённость уже проглядывала в глазах государя.

После минутной паузы царь сказал Маннергейму, что поручение, которое полковник выполнял в Азии, — случай редкий.

— Ваш труд, не сомневаюсь, будет крайне полезен генеральному штабу нашей армии, — добавил император, — и не только сегодня. Но и в будущие времена. И не жалейте, барон, что на два года вы были отделены от кавалерии, от гвардейской службы. Это вы ещё наверстаете. А такой поход в Азию выпадает очень немногим.

Это были последние слова государя-императора на аудиенции Маннергейму, которая незаметно для обоих продлилась на целый час дольше отпущенного на это времени.

5. ГВАРДЕЙСКИЕ УЛАНЫ

1914. Сентябрь.

Гнедой жеребец, разгорячённый и быстрый, шарахнулся... Плоский штык австрийской винтовки скользнул в сторону, звякнул по пряжке седла всадника и уткнулся в пустоту.