Всадник времени

Перед новым 1918 годом, в котором произойдёт много, очень много решающих и роковых событий, он ещё раз побывает в Петрограде. В новом, восемнадцатом, будет расстрелян его Государь-Император, которому он служил почти тридцать лет, утверждая перед ним и отстаивая по мере своих сил права своего народа. В новом, восемнадцатом, он, Маннергейм, спасёт свою страну от революционной безмерной резни и кровавой большевистской диктатуры. И потом — ещё от многого... А пока приближался Новый, 1918. Поезд, постукивая на стыках, спешил в Гельсингфорс.

10. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

1918. Январь.

Плотный и чуть полноватый Пёр Свинхувуд был на шесть лет старше Маннергейма. Представительный, в тёмно-серой изысканной «тройке», — однобортном костюме с жилетом, — он сидел напротив барона в своём председательском кресле в просторном, с белыми окнами, кабинете за огромным массивным столом тёмного морёного дуба. Его внушительные усы и бородка, с явной проседью, выразительно выделялись на фоне ослепительно белого ворота рубашки и чёрного галстука.

— Меня, конечно, радует господин генерал, ваша уверенность, с одной стороны, но, одновременно и вызывает чувство тревоги. У генерала нет армии, нет солдат и оружия, а он уверен в победе. Мне это кажется даже странным.

Маннергейм спокойно слушал главу правительства и после этих слов улыбнулся.

— Нет, нет, господин генерал, не то что в дальнейшем победа будет, я на это тоже надеюсь... А то, что вы так уверены в ней, да ещё в ближайшие три-четыре месяца, как вы сказали...

Барон разглядывал Свинхувуда, подождал, не собирается ли Свинхувуд что-то ещё сказать, чтобы невольно не перебить его. Затем ответил:

— Видите ли, господин председатель, я достаточно хорошо изучил обстановку, чтобы быть уверенным в скорой победе над своеволием и беззаконием. Так называемая «Гвардия порядка» — Красная гвардия — как вам, вероятно, тоже известно, занимается, в основном, грабежами и убийствами. Это было особенно очевидно во время общей забастовки в ноябре. Их поддерживает не основное население Финляндии. А только те, которые не прочь и сами пограбить. Большинство же нашего народа хочет порядка и стабильности, а не произвола вооружённых пролетариев, как они себя называют... Их сейчас ничто человеческое не остановит. Ни совесть, которой у них нет совсем, ни разум, которого тоже большая нехватка. Ни увещевания, которых они просто не понимают, да и не слушают. Их остановит только одно — наши штыки. — Барон сделал паузу, которой воспользовался Свинхувуд.

— Штыки — это организованная, большая армия. Где же вы возьмёте всё это, господин генерал? Конечно, в ваших организаторских возможностях и способностях никто из нас не сомневается, как и в полководческих тоже. Вы — наша надежда! Но положение слишком уж тяжёлое... Почти безнадёжное... А обстановку, я вижу, вы знаете, хорошо. И настроения, и устремления этих красных...

— Насмотрелся я, господин председатель, на все их художества ещё в Петрограде, в декабре. А положение у нас вовсе не безнадёжное. А очень даже перспективное. Если можно так выразиться.

Свинхувуд с огромным вниманием и интересом слушал генерала. Он, время от времени, даже смахивал со лба выступавший пот носовым платком. Хотя в помещении вовсе не было жарко. На дворе стоял добротный январский мороз. Но нервы у председателя парламента были явно на пределе. Он, как глава правительства и председатель Сената, вполне осознавал всю сложность и безвыходность сложившейся ситуации и всю тяжесть своей ответственности. Перед народом, страной, своей совестью... Перед историей, в конце концов.

— Офицеров и унтер-офицеров мы соберём очень быстро, — продолжал генерал, — многие наши финны проходили воинскую службу и в своей, и в чужих странах. Все они с желанием придут. Они рвутся на помощь своей Родине. По крайней мере, большинство из них. Кроме того, надо срочно отозвать из Германии двадцать седьмой егерский финский батальон, находящийся там на обучении. Это тысяча восемьсот человек. Уже великолепно подготовленных для командования ротами, батальонами и даже полками. Следует не забывать, что у финнов вообще высокое лыжное и стрелковое мастерство.

Все эти вещи были очевидными, так, по крайней мере, казалось Маннергейму. Однако на Свинхувуда это произвело сильное впечатление. Он смотрел на собеседника широко раскрытыми глазами.

Он ведь всё это знал. Но, словно, слышал впервые. Серьёзный, авторитетный политик, он был доведён уже до отчаяния создавшимся и как будто безвыходным положением. И даже лицо его преображалось по мере того, как барон рисовал ему стройную картину создания боеспособной, даже сильной армии.

— Где же вы возьмёте столько оружия?

— Будучи в Петрограде в самом конце декабря, я провёл переговоры с главой французской военной миссии Нисселем. И этот генерал весьма меня обнадёжил. Оружие мы сможем получить на французских военных складах в Мурманске. Так что и вооружить нашу армию будет чем, кое-какое оружие есть и у шюцкора.[18] И людей подготовленных тоже немало.