Всадник времени

Из ресторана уходили расслабленные и под хмельком. Настроение оставалось хорошим, несмотря на инцидент. Вопросы задавал Вересаев, но Александр тоже внимательно слушал. Обоим было понятно, что этот бандит Серый — их бывший сослуживец, ротмистр-разведчик из штаба бригады. Значит, вот теперь, где служит. В бандитах. Ну, тоже работа. И также опасная.

Друзья медленно шли по вечерней и родной Москве. Тверская сияла огнями, шуршала и стучала тысячами подошв и каблучков. Покрякивала клаксонами редких автомобилей.

Вересаев с нежностью смотрел на сияющее лицо Катеньки, бывшей княжны и сестры его друга, и думал только о ней. Катенька шла и радовалась жизни, их приезду, нежному взгляду Вересаева. А Зеленцов снова вспоминал давний бал, танцы далёкого прошлого, княжну Ольгу и молодого генерала Маннергейма.

21. ОТВЕТ КОРОЛЮ

1936. Январь.

Серая брусчатка Лондона поблескивала в жёлтом свете фонарей. Мокрый снег всё время подтаивал, оседая на мостовую, и барон задумчиво шёл, стараясь не поскользнуться.

Вечерний город выглядел мрачным. Может быть, из-за сегодняшних похорон...

Короля Георга V с великим почётом проводили в последний путь. Красочно одетые гвардейцы. Траурная, печальная музыка, тревожащая душу. Всё торжественно. Будто смерть — главнейшее событие из жизни короля. Как и коронация. Торжественности не меньше. Правда, торжественность эта печальна. Но, как обычно бывает, кто-то ждал этого. Смена правителя всегда, даже если преемник его сторонник или родственник, смена многого. Привычек и акцентов в политике, экономике. И многого другого. Даже в Великобритании. Где король царствует, но не правит. Власть у кабинета министров, но тем не менее король — это король.

Маннергейм и прежде присутствовал и хорошо помнит своё участие в процессе коронации другого монарха. Намного более могущественного тогда, чем английский король.

Прохаживаясь сегодня вдоль парапета набережной мутной, подмороженной по краям Темзы, он отчётливо, зримо, вспомнил ту, торжественную давнюю процессию.

Он, тогда юный корнет кавалергардского полка, шёл впереди слева, возглавляя торжественное шествие. Справа от него шагал такой же высокий кавалергард, штаб-ротмистр фон Кнорринг. На металлических касках у них красовались бронзовые орлы, раскрывающие крылья — парадный головной убор кавалергарда и гвардейца.

...Играл сводный духовой военный оркестр. Сотни труб, сверкающих на солнце, до небес воспевали хвалу великой Российской империи, её силе и величию. Славили нового российского императора, умного и благородного.

Это был 1896 год. Такой теперь далёкий. Барон хорошо помнил вдумчивое и спокойное лицо Его величества Николая II и в другой с ним встрече — осенью девятьсот восьмого. Но и тогда какая-то роковая печать уже была на этом лице. Едва заметная, но барон это увидел, почувствовал.

Когда потом, в восемнадцатом, в июле, ему сообщили, что государя-императора... расстреляли, он даже осмыслить не мог это сообщение. Расстреляли... Российскую империю. И он тогда окончательно утвердился, что власть большевиков — бандитская. И правят они страной по законам бешеных псов. То есть, без законов. Закон — их сумасшедшая воля.

Он очень переживал тогда. Это был государь, которому он присягал на верность. Своей честью офицера, дворянина, барона. А честь для него всегда была превыше всего.

Столько лет прошло, а лицо императора, с аккуратно подстриженной бородкой и глубокими умными глазами, стояло перед ним, как прежде.

...Мокрая брусчатка Лондона, казалось, стала ещё более мокрой. Снег падал всё гуще и снова таял, едва касаясь камня мостовой.

И вдруг он увидел фигуру, вид которой пронзил его сознание, как молния. Стройная женщина, в широкой шляпе и узком приталенном пальто, шла вдоль Темзы под руку с джентльменом в чёрном цилиндре, в длинном пальто и с тростью.

Барон тотчас узнал её.

Они шли навстречу и сразу же остановились. Она смотрела на Маннергейма широко раскрытыми глазами.

— Барон Густав?!

Изумление и радость переполняли её. Сдерживая чувства, она обернулась к спутнику:

— Сэр Эдди! Это барон Густав. Много лет назад, в Петербурге он спас мне жизнь! Я хотела бы вас представить друг другу, господа!

Они говорили по-английски. Он смотрел на Наталью Гончарову и удивлялся неожиданностям фортуны, которая подкинула такой внезапный сюрприз. А она сразу поняла, что он знает и английский.

— Это лорд Эдди Уилсон! Сенатор. Эдди друг моего мужа, барона фон Гардинга. А это, как я уже говорила, барон Густав!

— Да, уважаемая баронесса, именно так. Маннергейм! — представился он, повернувшись, к лорду.

— Я рад, господин фельдмаршал. Я о вас наслышан. Вы — человек известный в политике. Сожалею, что до сих пор не имел чести быть лично знаком с вами.

— Я тоже об этом сожалею, сэр Эдди! И благодарен баронессе, что это упущение устранено.