Всадники

На чарпае, в изголовье Уроза, лежали, сложенные аккуратными пачками, тщательно пересчитанные сто тысяч афгани, принесенные Амджяд Ханом и главой района. Уроз позвал Мокки, едва заметным кивком головы показал на деньги и, слабо шевеля губами, почти неслышно вымолвил:

– Возьми сколько хочешь… Без счета… Купи, что надо в дорогу. Потом поедем.

– Зирех пойдет со мной, – пообещал саис. – Она лучше меня знает толк в базарных делах.

Уроз заметил необычный взгляд Мокки, тяжелый, без былой наивности и светлого сияния. И в словах слуги не слышалось обычного повиновения. Чопендоз хотел было даже порадоваться этому, но не смог. В этот момент ему все было безразлично, ничто не имело значения. Только покоя хотел он, и тишины, чтобы побыть одному, дать отдых разыгравшимся нервам, уставшим мускулам, чтобы прошла адская боль в ноге, которая сейчас наказывала его за то, что в азарте игры он слишком много ею шевелил. Восковое лицо приняло землистый оттенок, а губы стали серыми. Глаза казались провалившимися куда-то за орбиты. От раны исходило отвратительное зловоние.

«Долго он не протянет», – подумал саис.

И опять эта мысль напугала его. Но страх теперь был иным. Боялся он не смерти Уроза. Боялся, что не сможет поучаствовать в ней.

Зирех, сняв чадру, вернулась на кухню. Она сидела в углу, задумчиво и безучастно. На маленьком ее лице, над полузакрытыми глазами, брови сдвинулись в одну резкую черту. Услышав, как саис позвал ее со двора, она не спеша встала и вышла. Брови ее по-прежнему казались сросшимися.

Мокки позвал ее:

– Пошли на базар. Ты выберешь, что нужно в дорогу.

– На какие деньги?

Мокки разжал свой огромный кулак. Сначала Зирех молчала, глядя на них с суеверной недоверчивостью. Потом пробормотала:

– Сколько денег! Аллах! Сколько денег! Все мое племя за свою жизнь и половины этого не имело. Пошли, пошли скорее.

Но когда они подошли к лавочкам, она замедлила шаг и шепнула саису:

– Лавочники не должны видеть, что мы торопимся. Эти жулики тут же удваивают цену…

Брови Зирех опять сошлись на лбу. И до самой последней покупки эта черная полоса не разжималась, подчеркивая бдительность и решительность ее намерений. А саис шел за ней, как послушный ребенок, и восхищенно смотрел на эту незнакомую, новую для него женщину. Такую серьезную! Властную! Так верно рассуждающую о людях, вещах и деньгах!

А Зирех думала только о тех покупках, которые заранее решила сделать, и только о них. Хитроумные торговцы тщетно пытались ее соблазнить, подманить, уговорить, навязать ей кружева, ткани, украшения. В том, что касается цен, она тоже была непреклонна. Прежде чем на что-либо согласиться, она перерывала все, чуть не переворачивала лотки, прилавки, лавчонки, спорила о происхождении товара, принижала их качество, выражала сомнение в пригодности, высмеивала внешний вид, одним словом, торговалась с таким дьявольским терпением и хитроумным азартом, что ей сдавались самые жадные и упрямые. Ведь никто из них не прошел такую школу нищеты, не приобрел привычки знать цену любой, даже самой ничтожной вещи.

Так Зирех приобрела именно то, что нужно было для приготовления пищи и для ночлега: юрту, провиант, теплую одежду.

Когда мешки и сумки были набиты, Мокки вскричал:

– Как же быть? Джехол не унесет всего этого.

– Давай купим хорошего мула, – ответила Зирех. И со вздохом добавила:

– Эту покупку придется делать тебе.

Рынок тягловой и вьючной живности находился в конце селения, на дороге, против самого огромного из Будд. Мокки обошел всех мулов, щупал ноги, бока и холку, осмотрел у всех зубы, копыта, глаза и выбрал наконец крупного мула серой масти.

– Вот этот мне нравится, дедушка, право слово, нравится, – сказал он старому хитрому хазарейцу со сморщенным лицом, молча разглядывавшему покупателя.

– Он сильный и умный. В жизни мало таких видел. Назови цену, дедушка.

Хазареец назвал, и Мокки заплатил, не торгуясь. Повел к Зирех и радостно сказал, ласково трепля мула, как он делал со всеми животными, которых ему поручали:

– Видишь, я тоже умею выбирать.

– И давать себя обкрадывать тоже. Переплатил, по крайней мере, вдвое.

Мокки был уязвлен в своей невинной гордости и впервые в его словах, обращенных к Зирех, прозвучало раздражение:

– Какая разница! – возразил он. – Уроз денег не считает.

Та долгим и внимательным взором посмотрела на саиса. Брови ее сейчас сдвинулись особенно строго.

– Деньги принадлежат не Урозу, а нам. Все деньги… – не согласилась она.

Мокки перестал чесать пальцами холку мула. Его нижняя челюсть дрогнула, как от неожиданного удара. Он тихо спросил:

– Все деньги?… Как… Сто тысяч афгани?

– Все сто тысяч, – нисколько не смутилась Зирех.

– Но это же он их выиграл, – пробормотал Мокки.

– Ты что забыл, под какой залог? – напомнила она ему.

– Я не забыл, – отвечал саис. – Но…

Молодая женщина опять прервала его, чтобы спросить:

– Ты хочешь, чтобы он умер? Хочешь по-прежнему?

– Хочу, – признался Мокки.