А еще Уроз продолжал наблюдать за Мокки. И ветер по-прежнему дул в свою гигантскую каменную флейту. Между тем косые лучи солнца опускались все ниже и ниже по вертикальным склонам, слева от путников. И, наконец, дневное светило само появилось в голубоватой щели, которая далеко-далеко, там, вверху, была небом. И тогда от самой вершины горы до самого дна ущелья воздух, казалось, вспыхнул. Загорелись линии гребня, гигантские стены-скалы, плиты-камни, устилавшие дно. Животные и люди остановились. У них возникло ощущение, что они шагают по огню.
Мокки захотел пройти между Джехолом и стенкой расщелины. Уроз повернул коня поперек дороги.
– Дай мне посмотреть на Зирех, – крикнул Мокки.
– Не дам, – отвечал Уроз.
– Только на минутку, – крикнул опять
– Нет, – повторил Уроз.
Инстинкт повиновения покинул слугу.
Возмущение, ненависть, гнев буквально читались на его лице. Он взялся рукой за стремя, на которое опиралась здоровая нога Уроза. Но не успел он закончить жест, как острие камня, привязанного к плетке, ударило ему по лбу с такой силой, что верхняя половина тела
Уроз направил Джехола к
Движение возобновилось, прерываемое остановками, скольжением. Солнце быстро ушло из полоски неба вверху. Западная стенка расщелины почти погрузилась во тьму. Впереди тень тоже стала расти. Тропа была все такой же прямой и крутой, иногда неожиданно расширяясь или сужаясь. И чем уже была расщелина, тем сильнее завывал ветер.
Внезапно ветер запел с удвоенной силой. Путники поняли, что подошли к самому узкому из всех встречавшихся им участку прохода. Мокки впереди инстинктивно вытянул руки в обе стороны. И коснулся скал, еще даже не вытянув их во всю длину. Джехол, подобрав плечи и бока, терся ими о каменные стены. Сломанную ногу Уроза, превратившуюся в отвратительную бесформенную массу, вдруг зажало, стиснуло, раздавило. От дикой боли, какой он никогда еще не испытывал, Уроз взвыл. Это был вопль обезумевшего зверя. Но он даже сам его не услышал. Крик утонул в шуме ветра. И тогда Уроз перестал сдерживаться. Он кричал и кричал до тех пор, пока кожа на раздувшейся ноге, наконец, не лопнула и из раны не вытек гной. После этого боль стала более терпимой. И Уроз замолчал.
После выхода из этой трубы ущелье стало гораздо шире. Когда Джехол вышел из тисков, Мокки уже стоял, прижавшись к левой стене, в углу, защищенном от ветра. Джехол тоже прижался, но к другой стенке. Бока его раздувались, он с нетерпением стряхнул с себя одеяла, которыми, расставаясь, снабдил путников Кутабай. Трение о скалы до такой степени истрепало и вытянуло их, что они теперь свисали почти до земли и бились по задним ногам коня.
Тут, согнувшись в три погибели из-за встречного ветра, из теснины выбежала взлохмаченная Зирех и крикнула Урозу:
– Задохнется… Беда с мулом… Из-за вьюков он не может пройти, задохнется.
– Перережь постромки, – ответил Уроз.
– Столько добра пропадет! – возразила Зирех. – Целое богатство!
Уроз лишь пожал плечами.
– Да, тебе легко говорить… – крикнула она.
Глаза ее были прикованы к груди Уроза, где лежали пачки связанных афгани. Уроз помахал плеткой. Зирех вновь исчезла в узком проеме.
Мокки шагнул было к ней. Но перед ним возникла грудь Джехола. Мокки не стал упрямиться, но плоское лицо его превратилось в подобие деревянной маски, так напряглись на нем все мускулы и жилы. Уроз улыбнулся этому лицу, в котором он увидел лицо своего палача, и подтолкнул Джехола.
И вновь ущелье сузилось, превратившись в коридор с полом из гладких плит, круто идущих вниз, и дико завывающим ветром. Из-за него путники вовремя не расслышали шум воды. А так как вода текла вдоль темного края ущелья, они и разглядеть ее тоже не могли.
Но вот нога у Мокки соскользнула, и он весь оказался в ледяной воде, уносившей его вниз. Джехол непроизвольно дернулся назад. Камни под ногами и сухие-то были скользкими, а тут стали просто как каток.