Всадники

Его радость стала обретать вкус желчи. Он отвел взгляд от гор, поискал взглядом Уроза. Тот сидел в седле, в нескольких шагах от него, повернув голову на запад, и, казалось, молился.

Конь фыркнул и стал бить копытом. Издалека, с севера до путников донеслись резкие крики. В тихом спокойном воздухе только они нарушали молчание.

– Что за крики? – спросила Зирех.

– Конные пастухи перекликаются, – сказал Мокки. – Их не видно, уже темнеет. Они сгоняют к юртам скотину, которая паслась весь день в степи.

Никакой радости в его голосе не было слышно. Как и Зирех, он думал о трудностях, о том, что при стольких свидетелях убивать будет труднее.

Уроз заметил, как с обеих сторон Джехола на земле появились человеческие тени. «Мокки и Зирех», – подумал он. И Джехол пошел самым быстрым своим шагом. А Уроз убрал подальше под рубашку мешочек с афгани. От этого жеста он испытал острое чувство одиночества и бессмысленности происходящего и положился на волю коня.

VI НАДО ОБОРВАТЬ НИТЬ

Полевой стан был прост, как все в степи. Просторный четырехугольный загон, вокруг которого на деревянных кольях была натянута проволока. Ночное пристанище для овец и собак. К тем же кольям с внешней стороны привязаны кони и вьючные верблюды. Всего две юрты. В той, что побольше, жили пять пастухов. Глава семьи и младший из его сыновей, еще подросток, жили в другой юрте, такой же пустой и голой, как и первая. Кроватью служила земля, а подушкой – седло.

Только что загнали скот. Между юртами горел большой костер. Пастухи сидели по-турецки вокруг огня и ждали, когда бача, хотя он и был сыном их хозяина, принесет им чай и ужин.

Уроз остановил Джехола так, чтобы только его голова была освещена. Собаки, давно учуявшие их и встретившие еще издалека громким лаем, выходили от ярости из себя. Пастухи же не шевелились.

«Почтенные люди. Умеют сдерживать любопытство», – подумал Уроз.

По наклону их голов, по форме тюрбанов, по ткани чапанов и по полному достоинства молчанию он сразу почувствовал их – все узнавал он, все говорило о том, что они близки ему, как собственная кожа. Он обратился к ним на языке степняков, которого не знали ни жители долин Гиндукуша, ни те, кто жил еще южнее.

– Мир вам и благополучие стадам вашим, – поприветствовал их Уроз по-туркменски.

На этом же языке пастухи в один голос ответили:

– Добро пожаловать тебе и твоему коню.

Тут Джехол вступил в освещенное место. Только теперь пастухи повернули к Урозу головы. Он узнал их, не будучи знакомым с ними. Это был его род, его кровь. Когда он окончательно понял это, у него возникло желание направить коня опять в спасительную темноту. Здесь он не был просто прохожим. Здесь начиналась земля бузкаши. И слава великих чопендозов, которых знали во всех трех Северных провинциях. К тому же, он вступил на землю своей родной провинции, Меймене. Эти пастухи наверняка видели его на скачках… хотя бы раз… видели, как он побеждал… Кто-то из них наверняка запомнил… Значит, взволнованная встреча, уход. Известят Турсуна… Состоится жалкое возвращение побежденного калеки. И никто никогда не узнает, на что он отважился, что испытал, чего добился…

Как вор, боящийся быть узнанным, Уроз наклонился к загривку коня, чтобы подольше скрывать лицо. Его щека коснулась гривы жеребца, и он почувствовал, какая у него всклокоченная и липкая щетина. Он инстинктивно пощупал свое лицо и впервые подумал, до какого состояния дошел. Грязная борода… ввалившиеся щеки… Все кости наружу… Запавшие глаза… гноящиеся веки… Скелет, неповоротливый скелет в отвратительных лохмотьях. И распрямился. Ну, кто сможет узнать в несчастном всаднике на загнанной лошади гордого Уроза, сына славного Турсуна?

Один из пастухов встал на ноги, встал, как пружина, не прикоснувшись пальцами к земле. Он был старше остальных. Сухой, поджарый. Весь из нервов. Седая голова, седые усы. Но брови, сросшиеся над орлиным носом, были гладкими и блестящими, без единого седого волоса, словно нарисованными несмываемой черной тушью. Эти брови делали взгляд его удивительно живым и проницательным.

– Садись к нашему огню, – пригласил он…

И остановился, увидев искалеченную ногу Уроза. Взял Джехола под уздцы, отвел его к своей, меньшей юрте, снял Уроза и положил на землю.

– Мой саис отстал. И служанка тоже, – объяснил Уроз слабым голосом. – Обойдусь без них. Они слишком устали.

– Не волнуйся. Ими займутся, как и твоим конем… – сказал старший из пастухов. – Слугой у тебя будет мой младший сын, Кадыр.

– Кого мне благодарить за все благодеяния, о, первый оказавший мне гостеприимство в степи? – спросил Уроз.

– Меня зовут Мезрор, я сторожу часть стада Бехрам Хана, – ответил старейшина пастухов.

Он принес седло Джехола, унес свое и пошел за фонарем. Когда вернулся, ноздри его сморщились. Юрту наполнил отвратительный запах гниения. Седовласый старец с черными как смоль бровями хотел было дать совет Урозу. Но ограничился лишь тем, что убавил огонь в фонаре и вышел, пожелав спокойной ночи.

И полог юрты опустился.

Но вскоре полог юрты поднялся.