Всадники

Сын Мезрора принес Урозу чай, лепешки и рис. Уроз отодвинул еду и стал с жадностью пить. Мальчик не спускал с него умных, живых, нетерпеливых глаз. Но вел он себя так же сдержанно, как и его отец. Когда Уроз напился, мальчик сел, скрестив ноги, возле фонаря. Тишину нарушил Уроз. Он спросил:

– Ты видел моих слуг?

– Видел, – утвердительно кивнул головой Кадыр. Он хотел ограничиться этим ответом, но не выдержал, быстро повернул голову к Урозу, и вся серьезность, которую он собирался выдерживать, исчезла от улыбки, озарившей его лицо.

– И мула тоже видел, – воскликнул Кадыр. – Он большой и сильный. Но, клянусь Пророком, я хотел бы иметь твоего коня. Какой жеребец! Он хоть и грязный, что просто страшно, но видно что…

Он внезапно умолк и опустил голову. Он обещал Мезрору не приставать к больному гостю с разговорами. Но Уроз сам спросил:

– А что они рассказали?

– Что смертельно устали и проголодались, – ответил мальчик. – Больше ничего. Наверное, они уже спят в большой юрте.

– Ладно, – сказал Уроз.

И охотники, и дичь по обоюдному молчаливому согласию решили ничего не рассказывать.

– Очень хорошо… – прошептал Уроз.

Но кто был охотником и кто – дичью? Теперь Уроз уже не знал. Мысли его путались… Воздух в юрте был тяжелый и смрадный. Хотелось спать, но эта духота и вонь… Шея оперлась о седло, и он открыл глаза. Инстинкт самосохранения запрещал ему поддаваться этому оцепенению. Оно было какое-то недоброе, в нем отсутствовала откровенная простота сна, зато чувствовалось нечто скрытное, вязкое, как тина в топком болоте. Не покой его ждал, а погружение на дно.

«Яд от гниения захватывает меня все больше и больше, – думал Уроз. – Если он усыпит меня, я сгнию до конца…»

Но как он ни старался, ресницы то и дело слипались. Его начало охватывать безразличие: жизнь ли… смерть ли… поражение… слава… Он опять открыл отяжелевшие веки. Собрал все силы. Но он чувствовал, что еще раз ему это сделать не удастся…

– Кадыр, – прошептал Уроз, – прибавь огня в фонаре, поставь его мне на живот и позови отца.

Скоро пришел Мезрор. Уроз видел только смутные очертания, только смутный контур лица пастуха. Веки его покраснели, глаза затуманились слезами от долгого смотрения на яркий огонь фонаря.

– Чем я могу тебе помочь? – спросил Мезрор.

– Осмотри рану, – попросил Уроз.

– Я видел… Ее уже ничто не скрывает, – сказал Мезрор.

– Ну и как? – спросил Уроз.

Взгляд пастуха еще раз скользнул по отвратительному месиву, состоявшему из болтавшегося на сломанной ноге черно-синего распухшего, оголившегося мяса, обрывков тряпок, прилипших к углублениям в ране, торчащих, проткнувших кожу острых обломков костей.

– Старое и очень обильное нагноение, – сказал Мезрор.

– Ну и как? – повторил Уроз.

– Если хочешь жить, то надо этой же ночью отделаться от ноги, – был ответ Мезрора.

– Возьмешься? – спросил Уроз.

Старик сильно сморщил лоб, так что брови от белой шевелюры отделяла лишь узкая полоска кожи. Он ответил:

– Я столько раз лечил животных, что, надеюсь, смогу помочь и человеку.

– Но чтобы никто не знал, – сказал Уроз.

– Только сын мой, а за него я ручаюсь, – пообещал Мезрор.

– Начнешь сейчас? – спросил Уроз.

– Нет, – ответил Мезрор. – Сначала проверю, что в той юрте все крепко спят.

– Отодвинь фонарь, – попросил Уроз.

* * *

Невидимый ему фонарь, стоявший по другую сторону седла, наполнял юрту ровным и слабым светом. Теперь ни снаружи, ни внутри него ничто не мешало Урозу расслабиться, предаться сну, которому он так сопротивлялся. И он погрузился в забытье, словно в пучину каких-то мутных вод.

Время от времени сквозь окружавшую его муть пробивались, почти доходя до его сознания, разные ощущения: позвякивание металла… странный жар… запах жира… Вдруг словно огонь коснулся его ресниц, а на лицо упал водопад холодной воды.

Выпрямив торс, сжимая пальцами плетку и кинжал и ничего не понимая, Уроз увидел перед собой яркое пламя фонаря, а над ним – орлиный нос крючком. Уроз провел рукой по лицу. Оно было все мокрое.

– Пришлось оросить немного, – сказал Мезрор. –

Ты никак не просыпался.

Уроз закрыл глаза, вновь открыл. У его изголовья Кадыр рвал на полосы чистую рубаху. У его ног, на раскаленной жаровне, стоял пузатый котел. Возле жаровни лежали топорик и длинный нож. Взгляд Уроза остановился на блестящем металле и сверкающем лезвии отточенных инструментов. Он выпустил из рук свое оружие и быстрым жестом, опередившим движение его мысли, прикрыл ладонями рану. И так же быстро убрал их. Естественная реакция стыда вернула его к нормальному восприятию самого себя и окружающего мира.

Голова его опустилась обратно на седло. Он скрестил руки на груди и сказал:

– Клянусь Пророком, я готов.

– Пока еще нет, – ответил глава пастухов.

Он порылся в кармане чапана и вынул оттуда длинную, тонкую, прочную веревку.

– Приподымись, – кивнул ему Мезрор. – Я должен тебя привязать.

Уроз выпрямился, опять с кинжалом в руке, и свистящим шепотом проговорил:

– Никто… никогда… кровью своей клянусь.

Мезрор спросил у сына самым мирным голосом:

– Кадыр, сколько сильных пастухов удерживают барана, когда ему что-нибудь отрезают?