Всадники

Силуэт неуверенно сделал два шага. Женщина… Еще два шага: Зирех.

Первое движение Уроза было: подобрать под себя ампутированную ногу. Затем он спросил:

– Тебе не известно мое распоряжение?

Не поднимая головы, склоненной с самого ее появления в юрте, Зирех прошептала:

– Известно, известно, хозяин. Я готова была уйти на рассвете. Но я не могла это сделать, не попрощавшись с тобой.

В голосе ее, смиренном и робком, как и все ее поведение, слышалась решимость, так хорошо известная Урозу.

– Зачем? – грубо спросил он.

– Мне захотелось поцеловать твои руки за то великое благо, которое ты сделал, за дарованное тобой прощение, – ответила Зирех.

Из середины юрты, где она стояла, она одним рывком, быстрым, гибким, пластичным, как прыжок зверя, оказалась на коленях у ложа из ковров и подушек и приложила губы к пальцам Уроза.

После чего осмелилась поднять лицо и воскликнула:

– Ты, сделавшийся судьей, – это означало для меня смерть. Ведь ты знаешь всю правду.

Никогда еще Уроз не видел такого выражения на лице кочевницы. С него точно соскребли и смыли все следы жадности, хитрости, вожделения и низости. И под ними обнаружилась чистая и покорная признательность.

«На этот раз она не лжет: она слишком сильно боялась умереть», – подумал Уроз. Это ему было безразлично. Но несколько слов проникли вглубь самых потайных уголков души.

«Ты знаешь всю правду», – сказала она. И Уроз вспомнил их необычную борьбу не на жизнь, а на смерть. Ведро с ядом, подсыпанным ею… Безухие хищники, натравленные ею… Мокки, которого она подстрекала, науськивала, толкала на убийство… И после каждой попытки – обмен откровенными взглядами. Взгляд Зирех как бы говорил: «Сегодня мне не удалось… Но уж завтра я ни за что не промахнусь». А его взгляд отвечал: «Посмотрим».

Вот чего искал сейчас Уроз в глазах кочевницы. А видел только восхищение и преклонение.

Что могло быть общего, для Зирех, между грязным, лохматым, вонючим, искалеченным всадником с провалившимися глазами и этим так приятно пахнущим красивым, чистым, гладким мужчиной в шелковом дорогом халате?

«Прекрасный принц вернул мне жизнь, – подумала Зирех. – А я ему надоедаю».

И быстро прошептала:

– Никогда не забуду твою доброту, о господин мой. Каждый день буду молиться за тебя.

Пятясь, Зирех пошла к выходу. Когда она была уже готова поднять полог юрты, Уроз неожиданно для себя крикнул:

– Погоди!

Она остановилась. И опять, словно против своей воли, Уроз приказал:

– Вернись!

Зирех легким шагом подошла, и тут он понял, почему нуждался в ее присутствии. Пока она находилась здесь, в юрте были живы воспоминания: высокогорное кладбище кочевников, ущелье со скользкими плитами, где завывал горный ветер, радуга озер Банди-Амир.

Чтобы задержать Зирех под приличным предлогом, Уроз задал первый пришедший в голову вопрос:

– Ты видела Мокки?

– Видела, – отвечала она.

– Как он? – спросил Уроз.

– Я его ненавижу, – ответила Зирех. – Он до сих пор не отмыл грязь. Ходит понурый, руки свисают с плеч, как сломанные палки. Глаза пустые… Ты его помиловал. Отдал ему коня… А он – ни улыбки, ни радости. Ненавижу.

– Почему же тогда ты так его хотела?

Поведение женщины мгновенно переменилось, и самым странным образом. Она сжалась, отступила, закрыв рукой глаза, словно защищаясь от невыносимых видений. От тех мужчин, которые у нее были, от своих неудачных попыток кого-то любить. Ей было невыносимо вспоминать об этом, созерцая горделивую красоту Уроза, сидящего в такой богатой одежде в старинной монгольской юрте. Впервые в своей жизни Зирех стыдилась самой себя, своей плоти.

– Злой рок, наверное, – ответила она еле слышно. – Не знаю.

Продолжать она не могла. От волнения грудь ее высоко вздымалась. И от нежной ложбины в середине груди до мочек ушей загорелая кожа ее приняла розовый оттенок, украсивший грациозную, невинно согнутую шею в простых светлых кружевах.

Новое платье, купленное на тайные запасы, внезапная стыдливость, нежность свежевымытого тела, жгучий и скромный взор – все заставило Уроза подумать: «Прямо как невеста». И раньше, чем он осознал это, в памяти всплыли стихи Саади.

И тут потребность воспрянувшей и проголодавшейся плоти, желание вновь пережить с кочевницей суть своего невероятного приключения, давнишняя тайная и властная тяга к надругательству, к причинению боли недоступным девушкам – все слилось в едином страстном желании. Он притянул к себе Зирех.

Еще мгновение, и она лежала возле него. Он тут же порвал на ней платье и через одну из прорех вонзился в нее, как убийца, глубоко, до упора, вонзающий кинжал в живот своей жертвы.

От неожиданности и боли Зирех громко закричала. На лице Уроза появилась волчья ухмылка. «Кричи, кричи, – выдавил он сквозь сжатые, неподвижные губы. – Кричи! Главная боль у тебя еще впереди».