Всадники

Конь босоногого, Прибивающий Пыль, шел сам по себе, каким-то собственным хитрым аллюром — не рысь, не иноходь, так… На то и был он «Прибивающим Пыль» — с чудной поступью тяжелого редкого дождя…

И время, как и конь, бежало неторопливо. Всадник уже начал задремывать… Но вдруг Прибивающий Пыль всхрапнул, уловив дверь между мирами, и тут же ворвались в нее звуки далекой битвы…

Всадник спешился, обнял коня…

Они стояли недвижно, вслушиваясь в грозный, звенящий мрак… Там, в другом мире битва велась уже при свете факелов…

Самое время — пронестись мимо галопом, возвещая чью-то победу или поражение, но Всадник медлил.

Занимался рассвет…

Сгустился мрак.
Бей, бубен, бей!
Таится враг.
Бей бубен, бей!
Разбужен страх,
Бей, бубен, бей!
Открылась дверь!

Тот, кто с мечом.
Бей, бубен, бей!
Тот обречен.
Бей, бубен, бей!
К плечу плечом,
Бей, бубен, бей!
Поставь людей!

Тьма упала внезапно.

Рыбаки, покончившие с нехитрой едой, собрались у большого костра.

Если бы Дмиор не провел среди них год, он посчитал бы теперь, что никто из мужчин вокруг не испуган столь страшным поворотом судьбы: два дня назад они, откочевывая с насиженных мест, натолкнулись на ополчение наместника Гражина, отказались следовать за ним, и были согнаны, как стадо, в середину войска. В суматохе, вместе с мужчинами оказались священник и две женщины, не говоря уже о мальчишках, едва ставших подростками.

От страха Дмиор ощущал удивительное равнодушие к своей дальнейшей судьбе. Первосвященник сидел у общего костра, где принимались решения, и пел мрачноватый, длиннорукий песнопевец Эрэльрих. Ни одной из баллад, что звучали в ту ночь над немым кругом огня и искрами стреляли в небо, Дмиор раньше не слышал.

Эрэльрих плёл странные, заставлявшие сжиматься сердце рассказы о людях, любивших и страдавших так сильно, что опускались небеса и звёзды начинали плакать. Он пел о людях, чьи чувства были сильнее древних богов-Стихий: ветра, дождя, радуг и сполохов.

А Старейшина молчал, хотя Дмиор считал, что это ему положено что-то сказать в ночь перед боем. Да и песнопевец плёл далекие от войны кружева. Только один мрачный ритм запал Дмиору в душу отдаленным звоном мечей и привкусом соли на губах. Ритм был очень простым, и зазвенел лишь тогда, когда Дмиор ощутил, что сердце успокоилось и предстоящие на рассвете испытания не разорвут его.

И тогда он понял, от чего молчит старейшина. Ведь ни от кого и так не сокрыто, что на рассвете войска Гражина начнут сходиться с «веером» кочевников, и рыбаков они погонят перед собой, прикрываясь живым щитом от конных лучников. И будет чудо, если хоть кто-то из них встретит закат.

Чудо? Бывает ли оно?

Голос певца вселял надежду. И не только рыбаки внимали ему.

Мощный баритон резал на куски ночь, и многие из солдат Гражина, не обремененные караулом, поднимали глаза к звёздам. И, когда Эрэльрих скользнул во тьму, никто не задержал его — песнопевец прошел через посты Гражина, как ветер из его баллад.

Укрепившись духом таким странным для себя образом, Дмиор вспомнил и о молитвах, и подступил с этим к Старейшине.

Обычно Старейшина терпел Дмиора, как бык терпит слепня, отмахиваясь хвостом и заходя поглубже в грязь. Сроду не спорили они о богословии, хотя Дмиор нутром чуял в старейшине идейного противника и даже врага. Но бык терпел, и слепень пил кровь помалу.

Но в эту ночь старейшина неожиданно ответил на укоры Дмиора: что, мол, надо бы и помолиться перед последней битвой.

— Ты оскорбляешь Бога, первосвященник, мыслями о том, что ему нужны-де твои молитвы! — сердито сказал он. — Бог не питается эманациями служащих ему людей, не пьет черный дым кровавой жертвы. Ты видел Всадника, первосвященник? Само существование его противоречит духу всей вашей церкви.

— Значит, это вера во Всадников мешала мне всё это время вести вас к Чистому Богу?! К Чистому и Светлому! Который создал нас! Дарит нам экстаз любви своей! — воскликнул Дмиор, совершенно искренний перед смертью.

Однако пафос его речей не разгорячил старейшину. Отвечал он так же сердито и почти равнодушно:

— Мы верим в Чистого. И потому мне не о чем с тобой спорить.

— Почему же тогда не идете вы в лоно матери-церкви, создающей храмы истинного света и…

Взмахом руки брезгливым и скупым оборвал Дмиора Старейшина.

— Ты видел Всадника, — повторил он. — Ты слышал баллады Эрэльриха, о том, как вошли Всадники в наш мир. К чему пришли они в погоне за страстями безумной силы — любви ли, ненависти ли, веры ли?

— Веры? — удивился Дмиор.

— И веры. Страсти или властны, или не властны над нами.

— Я не понимаю, — сказал Дмиор.