Монополия государства на легальное насилие является самым первым камнем, закладываемым в фундамент любого государства. Передав функцию насилия на низовой уровень революционным трибуналам и ВЧК в первый инерционный период социалистической революции, большевики очень быстро спохватились, когда речь зашла о государственном строительстве.
Последовательное принятие ряда декретов о суде, завершившееся декретом ВЦИК от 21 октября 1920 года «О народном суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики» (см. § 4 главы 2), закончило процесс монополизации государством права на насилие. Однако оно все еще не было легальным, поскольку отсутствовало системное уголовное и другое законодательство, не было понятного судопроизводства. Многочисленные карательные и ограничительные меры, разбросанные по массе декретов и применяемые судами, трибуналами и органами ВЧК на основе «социалистического правосознания», имели мало отношения к легальности.
Отсутствовали институты таких сфер деятельности, как правоприменение и правозащита. Как отмечал В. И. Ленин в письме «О “двойном” подчинении и законности», «нет сомнения, что мы живем в море беззаконности и что местное влияние является одним из величайших, если не величайшим, противником установления законности и культурности»[394].
Судебная система, созданная за три-четыре года «на скорую руку», путем многочисленных импровизаций, что называется, «на злобу дня», вкупе с чрезвычайными карательными органами работала в парадигме агрессивного истребления противников новой власти и их реальных и воображаемых попутчиков. В условиях послевоенной социально-политической ситуации такой курс приводил в пределе к истреблению большинства населения.
Требовалась смена парадигмы репрессивной политики Советской власти с истребительной на защитительную. Причем защищать надо было не революцию – она уже победила, а ее «завоевания», главным из которых было социалистическое государство. Защищать следовало не граждан, не пролетариат как социальную базу социалистического порядка и уж тем более не всякую там частную собственность, а само государство. Преступлением объявились общественная опасность деяния и угроза основам советского строя и правопорядка, которые были установлены рабоче-крестьянской властью.
Целью репрессий обозначили не отторжение преступников от социалистического общества, а их социализацию, «перевоспитание» посредством исправительно-трудового воздействия, чтобы предотвратить повторное совершение преступлений.
Такова была модель нового советского репрессивного законодательства, и в первую очередь уголовного законодательства и законодательства о судоустройстве и судопроизводстве.
2
Кодификация советского уголовного законодательства
Не показывайте мне кодекс – покажите мне судью.
Идея о стандартизации репрессивных мер по отношению к контрреволюционерам и общей преступности, разгулявшейся до невиданных размеров, с целью преодоления хаоса насилия приходила к победившим в революции руководителям российской республики задолго до начала планомерного госстроительства. Особенно беспокоились по этому поводу левые эсеры, среди которых в силу социального состава их партии было гораздо больше приверженцев легализма, нежели среди большевиков.
В Наркомате юстиции при кратковременном руководстве левых эсеров готовился Свод законов русской революции, в котором часть пятая была посвящена уголовному праву. Она называлась «Уголовное уложение. Издание 1918 г.».
Текст проекта уложения основывался на имперском Уголовном уложении 1903 года. Авторы не скрывали, что использовали наработки прежних законодателей. При этом «Народный комиссариат юстиции счел необходимым в корне его переработать и пересмотреть с точки зрения революционного правосознания»[395], как указывал в объяснительной записке редактор кодификационного отдела А. А. Шрейдер. Данный документ не получил практического распространения, даже в истории права уложение затерялось. Как справедливо пишут исследователи государства и права Ю. В. Грачева, С. В. Маликов и А. И. Чучаев, «оно практически неизвестно современному юристу»[396].
Вторым, более известным шагом в этом направлении было принятие 12 декабря 1919 года постановления НКЮ РСФСР под названием «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР»[397], одним из основных авторов которого являлся П. А. Красиков.