Всадники (С иллюстрациями)

Страшно Севке. Не темноты боится, не волков. Из головы не выходит одна-единственная мысль: вдруг Назарка умрет в дороге!

Время от времени Севка наклоняется, распахивает лохматый воротник тулупа, настороженно слушает: дышит ли?

Запахнет тулуп, подергает вожжи, глянет на темное небо. Скорей бы уж утро! Утром Назарке становится легче.

Наконец рассвело. Сперва попрятались в небе звезды, потом серо стало вокруг, и вот словно огненная игла проколола тайгу. Отчетливо стали видны каждый листок на березе, каждая хвоинка на ели.

Осторожно раздвинув воротник тулупа, Севка глянул Назарке в лицо. «Спит, — подумал он. — До чего умаялся… А вдруг не спит? Вроде не дышит…»

— Назарка-а! — закричал Севка, холодея от страха. — Открой глаза. Слышишь!

Не открыл. Лишь ресницами шевельнул. Но Севке и этого достаточно.

Дорога начала падать вниз. Кушевка перешла на шаг и, приседая, стала сдерживать напирающую телегу. Дойдя до ручья, остановилась, потянулась к воде.

Севка вспомнил, что за всю дорогу ни разу не поил кобылу. Соскочил, отпустил чересседельник, а сам не сводит глаз с телеги, держит под прицелом тулуп.

И вдруг тулуп шевельнулся! Назарка силится выплюнуть что-то и только пускает пузыри.

— Ляг на бочок, ляг! — кинулся на помощь Севка. — Вот так, — повернул он Назарку. — А теперь плюй.

Назарка долго выплевывал густую слюну, свесившись с телеги. Наконец повернул голову, посмотрел на Севку.

— Ну, как ты? Не лучше тебе? На-ка вот пополощи рот, — достал Севка из-под сена бутылку с кипяченой водой.

Схватил Назарка бутылку, начал пить, проливая себе на грудь, на тулуп. Чуть передохнул — и еще. Севка потянулся было к бутылке, хотел взять. Нет, не отдает, сердито трясет головой!

— Что это ты воду? Может, перекусим? — предложил Севка.

— Давай!

— Чуть погодя. Ладно? Мы ведь горячую Кушевку напоили.

— Ладно! — наклонил голову Назарка. Он тоже понимает: раз горячая кобыла напилась — нельзя ей стоять.

Проехали с версту шагом, свернули на поляну. Севка выпряг Кушевку, стреножил. Хотел снять Назарку, а тот уже и сам слез.

— Одурел ты! — прикрикнул Севка, хватая с телеги тулуп. — Босыми ногами на землю!

Усевшись на тулуп и послушно накрыв ноги, Назарка с охотой съел два отваренных всмятку яйца и потребовал сала.

— Сала? — удивился Севка. — Больному нельзя!

— А я и не больной!

— Как же не больной? Голова-то болит?

— Не-е, не болит.

— А горло?

— Горло маленько болит.

Хочется Севке верить, что и правда Назарка выздоравливает на глазах. Но не очень верится. Прилег под куст, грызет травинку, а сам все поглядывает на солнце. Надо поторапливаться! Дорога-то велика. Ну как Назарку опять к вечеру скрутит! Хватит с Севки и того страху, которого он натерпелся за минувшую ночь.

Встал, пошел за Кушевкой. А когда вернулся, не застал Назарки на тулупе.

— Босой! — всполошился Севка. — Эй, где ты там, неслух? Айда ко мне!

Совсем близко зашуршали кусты, показался Назарка с картузом в руке. Шустрый, словно и не больной.

— Тебе набрал. Спелая! — протянул он в картузе горсти две земляники.

Подхватил его Севка, усадил на повозку, начал запрягать.

На закате въехали в Горяны. Севка достал на всякий случай кнут — от собак. Придержал Кушевку возле колодца, выждал, пока старуха в низко повязанном черном платке вытянет бадью, спросил:

— Где тут у вас фельдшер, бабушка?

— Фершал-то? — навострила глаза старуха. — А для чего он тебе понадобился?

— Вот привез парнишку. Горло у него.

— Так это не к фершалу. Вези прямиком к бабке Архипихе. Она лечит от рожи, от грудницы, от кашлю, от дурного глазу — от любой хворости. Горло ей — раз плюнуть! Пошепчет, даст святой водицы — и как не хворал человек.

— Нет уж, бабушка, нам к фельдшеру, — возразил Севка.

— Ну, если к фершалу, так и ищи сам! Я тебе не указчица! — Подхватив ведра, старуха зашагала через улицу.

Фельдшер работал в саду. Заметив остановившуюся подводу, он как был — в сите, с дымокуром в руках, — так и подошел к частоколу.

— Не ко мне ли нужда привела? — спросил.

Севка не вдруг нашелся, что ответить. Попробуй поговори, если у человека вместо лица — черное сито!

— Нам бы фельдшера, дядя.

— Я и есть!

— Вы? Вот привез парнишку. Горло у него. Скарлатина…

— А ну, тащи в избу! — сердито приказал фельдшер.

Без сита он оказался обыкновенным старичком с аккуратно подстриженной седой бородой. Вошел со двора, вытер холщовым полотенцем большие руки.

— Сюда садись, к свету, — указал Назарке. — Так. Разевай рот!

Севка стоял поодаль, с интересом поглядывая, как фельдшер осматривает Назарку, велит ему тянуть: «а-а-а-а!», «о-о-о-о». Теперь-то Назаркино дело в шляпе! Главное было — довезти.

Фельдшер и минуты не глядел в Назаркин рот. Нацелился в Севку сердитыми глазами, с наигранной строгостью спросил:

— Что ж ты мне здорового привез? Смеешься над стариком! Это ж Илья Муромец!

— Как здорового? — опешил Севка. — Сегодня ночью…

— Мало ли что было ночью, а сейчас он — богатырь. Разве не видно?

Севке ничего не видно. Стоит смущенный и не знает, что сказать.