Всадники Ветра (СИ)

Я почувствовала себя живой, когда принц вернулся в Дейст. Ожили все вокруг. Особенно король. Я помню долгий разговор между Энтрастом и Силенсом, свидетелем которому стала невольно. Отец хмурился, сын ругался, потом они обсуждали военные действия, и, в конце концов, пожали друг другу руки в знак примирения. Но я знала, что Силенс не простил монарха за то, что он поддался слабости и прибег к алкоголю. Для него это в своем роде было предательство.

Не знаю, как так получилось, но я вжилась в роль принцессы. Силенс даже ухом не повел, когда я спросила, как ему передать управление замком.

— Теперь ты его принцесса, — заявил он и отвернулся к бумагам. У меня не осталось выхода — Дейст теперь полноправно подчинялся моей воле.

К моему сожалению, принц критически отнесся к Шолду, заявив, что главный конюший не подходящий человек, но спорить не стал.

— Если ему доверяешь ты, то и я тоже, — просто ответил он и мягко поцеловал меня в лоб.

Я обиженно смотрела ему вслед и хмурилась, потому что Силенс начинал раздражать. Он обращался со мной как с ребенком, хотя я с невероятной дрожью во всем теле вспоминала ночь после его приезда. Но я никак не могла найти оправдания его последующим поступкам, хотя и винить тоже не имела права. Силенс погрузился в заботу о Королевстве, и на меня у него просто не оставалось времени. Сначала обида зрела во мне, как колючая крапива, но потом я с корнем вырвала этот ненужный сорняк. Я жена принца, а не графа, который может прокутить свое состояние за неделю и даже не задумывается над своими поступками. С одной стороны, быть принцессой невероятно тяжело, а с другой я имела много возможностей и свобод, если бы Силенс их не ограничивал, поэтому приходилось довольствоваться окрестностями замка Дейст в сопровождении десятков вельмож.

Иногда складывалось такое впечатление, что меня заперли в золотой клетке, но потом я передумала и решила, что в ней нет ни капли золота. Даже принц обходил вниманием. Лето только начинало расцветать, а я медленно увядала в темнице собственных забот и сомнений.

И вот теперь я спускалась с крыльца, надеясь найти утешения в моем любимом Шудо. Возле конюшни я заметила принца, который разговаривал с Шолдом, это насторожило. К тому же вороной жеребец стоял возле людей и нервно взрывал копытом землю. Узды, зажатые в руке Силенса, опасно натягивались, но Шудо и не думал причинять себе боли.

— Почему? — задав странный вопрос, я остановилась перед своим конем. Пальцы привычно легли на белую звезду, сразу стало тепло и спокойно.

— Нам показалось, что ты зачахла, — прямо ответил принц, передавая поводья. Я неуверенно взяла их, не понимая, кто из них прочел мои мысли.

— Спасибо.

Силенс кивнул, тут же озабоченность вернулась на его лицо, и он ушел в замок. Дипломатические отношения с Красной страной не складывались, они не желали принимать того факта, что нарушили границы и были прогнаны с наших земель. Предводитель, тот самый, который самолично сражался на поле, категорически отрицал все слова Силенса. Принца это начинало раздражать, он не знал, что их может убедить.

Недоверчиво покосившись на Шолда, я забралась в седло, приятно ощущая, как натянулась кожа новых охотничьих штанов. Мастерица Мэйк запомнила мои слова о том, что я не люблю платья, и сделала мне подарок. Новая одежда оказалась не просто в пору, она села идеально. На моих руках тоже был дар, только от герцога Йелоусанда. Так называемые «голые перчатки» стали удобным атрибутом во время верховой езды. Рукава куртки не сползали до запястья, оставались подвернутыми у локтя, да и вообще это во всех отношениях приятная вещь.

Запахи летнего леса головокружением опустились на плечи, я в наслаждении закрыла глаза, отпустила поводья и охватила руками мускулистую шею жеребца. Никогда я не уходила от мира природы злой, рассерженной. Спокойствие, красота, жизнь — все влилось в меня сумбурной смесью, которая приятным теплым огнем разлилась по венам, проникла в сознание, даже волосы заблестели от удовольствия. Такого единения с окружающим миром я еще никогда не испытывала, поэтому с упоением отдавалась неизведанному блаженству, дающему силы. Я огляделась по сторонам, проникая взглядом под каждую сочную травинку, под каждый трухлявый пень, ловила терпкие запахи мелкой живности, приметила белую шерстку кролика, уши поймали звук проснувшейся птичьей семьи, трели наполнили меня, тело расслабилось, и только в этот момент я поняла, что смотрю на лес глазами волка. Я встрепенулась и выпрямилась в седле, но единение с природой никуда не исчезло, оно, напротив, обострилось, зажглось в моем сердце и отозвалось невероятной болью в шраме. Но я научилась ее терпеть. Теперь я могла заглушить этот мучительный зов, но он настойчиво продолжал раздаваться. Пытаясь найти объяснение этому явлению, я только усилила влияние болезненного голоса в груди. Тянуть куда-то в дорогу шрам продолжал. Природу этой боли разгадать сталось практически невозможно, и достаточно скоро я бросила столь бесполезное занятие, находя покой в своих волках.