— Оставь ее здесь, — приказала она. — Ей нужен отдых, не надо попусту тревожить тело. Ведь рана нанесена Хлыстом, — как-то многозначительно пояснила Рейзар, обращаясь больше ко мне, чем к Роупу.
— Конечно, — покорно согласился Роуп, в нем ощущалась горечь и вина.
— И прекрати это, — предупредила Рейзар и, не попрощавшись, покинула наш дом, уже более доброжелательно отозвавшись о волке. Вскоре на пороге появилась ничего незнающая Нилли, она обеспокоенно заскулила, но последовала примеру Алди.
Роуп тревожно заходил по комнате, потом бережно снял мои сапоги, накрыл шерстяным одеялом, тяжело вздохнул и продолжил свое самобичевание. Глаза распухли от слез, они не отрывались, а говорить не просто не хотелось — зашитая рана странно стягивала все лицо, создавалось впечатление, что вся кожа пала жертвой нитки и иголки в руках Рейзар. Донесся запах заваренного с мятой чая, Роуп принялся медленно глотать жидкость, напоминая моему пересохшему рту и горло о жажде. Вскоре парень догадался, уж не знаю каким образом, и поднес к сухим губам чашку. Некоторое время он молча сидел на краешке кровати, а потом принялся рассказывать разные истории, которых я никогда не слышала.
Голос потенциального менестреля ласкал, но проходящее онемение от примочки белладонны мучительно возвращало из полудремы к бодрствованию. Начавшийся жар и вовсе прогнал всякую надежду на отдых, но Роуп, по-видимому, решил, что я уснула, и замолчал, хотя он позволял не погрузиться в забытье. Я боялась этого состояния, потому что бред никогда хорошо не влиял ни на сны, ни на общее состояние организма, но открыть род не удавалось, так что друг продолжал молчать, сжимая мои пальцы в своей руке. Мне было спокойно, но оттенок ужаса, который щекотал волосы на затылке, не позволял полностью отдастся удовлетворению и расслабленности, поэтому тело мое стало похоже на натянутую тетиву, готовую вот-вот лопнуть от напряжения. Мышцы задеревенели, повторяя состояние закостеневшего духа.
— Я должен был помнить, — сокрушенно и неожиданно прошептал Роуп, я едва не вздрогнула от резкого и низкого звука. — Вот почему ты прятала еще и лицо, — захотелось недоуменно замычать, но тело протестовало и не желало делать вообще что-нибудь. — Ох, девушка-из-мечты, я должен был, должен был помнить!
Онемение на скуле возобновилось, как и во всем теле и сознании, после того, как слух донес до меня смысл последних сказанных Роупом слов. Фальшью тут и не пахло, парень искренне признался мне в том, что пытался скрыть долгое, долгое время. Внезапно все кусочки головоломки сложились в единую и целостную картину. Его странное поведение, когда я появилась на дороге, недовольство по поводу того, что Морп приказал здесь жить, его наставничество… Все Роуп делал через себя, через огромное физическое и душевное усилие, он просто ждал меня так долго, и вот я пришла, но парень уже пообещал свою дружбу, отчего и смущался того, что уже любит. Захотелось закричать и выбежать вон, но, казалось бы, незначительная царапина приковала тело к постели, а мозг к затылку, наверное, поэтому думалось так чертовски плохо. Теперь я вряд ли смогу рассказать Роупу о муже, пусть мой друг считает, что я сплю и ничего не слышу, все равно… Не найдется в моей душе столько смелости, чтобы разбить парню сердце.
Наверное, волки почувствовали прилив негативных эмоций, и под свешенной с кровати рукой оказалась мягкая шерсть. Я не стала выдавать себя поглаживанием, стараясь глубоко и ровно дышать, а Роуп все продолжал что-то сокрушенно, но вдохновенно шептать. Ком отчаянья подбирался к горлу, но каким-то удивительным образом удавалось каждый раз отгонять его глубже. Еще одна простоя истина стала прозрачна в моих глазах. Роуп будет для меня Наставником, Первый Свет так решил, и какой-то частью себя я, безусловно, понимала, что ослушаться его просто невероятно. Я не желала предавать тех законов, которые царили среди людей Динео, но это относилось к разряду просто невыполнимого, я бы сама не преступила приказание Первого Света. Ощущение этого огромного сознания просто лишало всяческих воспоминаний о прошлом и мыслей о будущем, когда оно властвовало надо мной, тогда я просто прекращала думать и находила в себе силы и желания только для подчинения. Если бы даже сейчас кто-нибудь спросил меня о тех днях, я бы скупо пожала плечами. Я должна была повиноваться, остальные мысли надежно покинули голову.
Я лежала на спине и глядела в потолок, прислушиваясь к каждому удару своего сердца. Воздух помещения уже раздражал мои ноздри, а звук льющегося наружи дождя так и манил к себе, но сил, чтобы подняться с кровати и выйти на улицу, не было. Поэтому я просто лежала и слушала свое сердце. Алди неодобрительно зарычал, последние три дня он только и делал, что критиковал мое поведение, но огрызаться не хотелось. Ничего не хотелось.