Все, чего я не сказала

Кто-то находит убежище в пинте виски, в бутылке водки, в шестерике пива. Вкус алкоголя Джеймсу никогда не нравился, и алкоголь не притупляет ему сознания – от алкоголя Джеймс свекольно багровеет, будто ему набили рожу, а вот мысли мчатся быстрее. Он подолгу катается на машине, туда-сюда пересекает Миддлвуд, по шоссе почти до самого Кливленда, а там разворачивается назад. Он глотает снотворное из аптеки, и даже во снах Лидия мертва. Снова и снова он находит забвение лишь в постели Луизы.

Он говорит Мэрилин, что читает лекцию или консультирует студентов; по выходным – что надо работы проверять. Это все вранье. Через неделю после смерти Лидии декан отменил летний курс.

– Передохните, Джеймс, вам нужно заняться собой, – сказал он, ласково похлопав Джеймса по плечу.

Декан так утешал всех: студентов, которых бесили низкие оценки, преподавателей, которых оскорбили неполученные гранты. Работа декана – сделать так, чтобы потери казались пустячнее. Но студенческие «удовлетворительно с минусом» никогда не превращались в «хорошо», а новое финансирование не возникало из воздуха. Желаемого не получаешь – просто учишься обходиться без него. А Джеймсу только собой заниматься не хватало – дома ему невыносимо. Так и ждешь, что в дверях появится Лидия, что скрипнут половицы в ее спальне наверху. Как-то утром он услышал шаги у нее в комнате, не сдержался, задыхаясь кинулся наверх – а там Мэрилин расхаживает туда-сюда вдоль стола, открывает и закрывает ящики. Хотелось закричать: «Пошла вон!» – будто спальня – святилище. Теперь он по утрам берет портфель – якобы на лекцию собрался – и едет в колледж. И даже там в кабинете завороженно разглядывает семейный портрет, откуда смотрит Лидия – едва пятнадцать исполнилось, вот-вот выскочит из-под стекла, из рамки, бросит их всех. К середине дня Джеймс снова у Луизы, ныряет в ее объятия, затем ей между ног, и тогда разум его блаженно отключается.

Но, уехав от Луизы, он вспоминает вновь и только сильнее злится. Как-то раз по пути к машине подбирает пустую бутылку и швыряет в стену Луизиного дома. В другие вечера за рулем борется с соблазном протаранить дерево. Нэт и Ханна стараются не попадаться ему на глаза, а с Мэрилин он за последние недели не обменялся почти ни словом. Скоро Четвертое июля, Джеймс проезжает озеро и видит, что на причале развесили флажки и красно-белые шарики. Сворачивает к обочине и все это сдирает, каблуком лопает шарики один за другим. Когда все утоплено в воде, а причал сумрачен и гол, Джеймс уезжает домой, трясясь всем телом.

Нэт роется в холодильнике, и Джеймс сатанеет.

– Электричество тратишь, – говорит он. Нэт закрывает дверцу, но эта тихая покорность бесит еще сильнее. – Вот надо тебе под ногами путаться?

– Извини, – говорит Нэт. В одной руке у него яйцо вкрутую, в другой – бумажная салфетка. – Я не знал, что ты придешь.

В машине неотступно воняло выхлопами и моторным маслом, и лишь теперь Джеймс чует, что сам до сих пор пахнет Луизиными духами – мускусной едкой сладостью. Может, Нэт тоже почуял.

– Что значит – ты не знал, что я приду? Я целый день вкалывал как проклятый – у меня нет права прийти к себе на кухню? – Он ставит портфель. – Где мать?

– У Лидии. – Пауза. – Просидела там весь день.

Между лопаток покалывает, будто Нэт его упрекает.

– К твоему сведению, – говорит Джеймс, – мой летний курс – очень ответственная работа. У меня конференции. Совещания.

Он краснеет, вспоминая Луизу, – как он сидел в кресле, а она опустилась перед ним на колени, медленно расстегнула ему ширинку, – и от этого злится еще больше. Нэт не опускает глаз, слегка выпятил губы, словно хочет сложить вопрос, но застрял на «Ч…», и на Джеймса вдруг накатывает ярость. Долгие годы отцовства он считал, что Лидия похожа на мать – голубоглазая невозмутимая красавица, – а Нэт на него: смуглый, запинается, на каждом слове боится споткнуться. Джеймс обычно не задумывается о том, что Лидия с Нэтом похожи и друг на друга. А теперь в лице сына мелькает дочь, большеглазая и безмолвная, и Джеймс от боли звереет.

– Что ты торчишь дома целыми днями? У тебя что, друзей нет?

Отец такое говорит годами, но в этот миг внутри у Нэта что-то лопается, точно провод перетянули.

– Ни одного. Я ж не ты. Ни конференций. Ни… совещаний. – Он морщит нос. – От тебя духами пахнет. После совещания, я правильно понимаю?

Джеймс хватает его за плечо, стискивает так, что хрустят костяшки.

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне, – рычит Джеймс. – Не смей меня допрашивать. Ты обо мне ничего не знаешь. – И сам не замечает, как складываются слова, как слюной вылетают изо рта: – Ты и о сестре ничего не знал.