Я смотрю на нее, и внутри зарождается вихрь эмоций, пока я обдумываю ее слова и стоящий за ними смысл. Все это время она позволяла мне думать, что я их убила. Позволяла верить, что это я устроила пожар, тогда как на самом деле это сделала она.
Моя мать это устроила. Пожар. Их смерти.
И с готовностью позволила мне нести бремя вины и страха.
– Почему ты позволила мне верить, что это я за все в ответе? – спрашиваю я.
– Я не могла рассказать тебе о том, что сделала с Йейтсом. Ты бы запаниковала. Пошла в полицию. А я бы сейчас сидела в тюрьме. Я не могла рисковать, – объясняет она.
– Но тогда я тоже могла оказаться в тюрьме, – напоминаю я.
– С твоей точки зрения это был несчастный случай. Ты сделала это не нарочно. Тебя бы не осудили, – говорит она, отсекая мои возражения. – Слава богу, его тело обгорело до неузнаваемости. Результаты вскрытия были недоказательными.
– Ты сказала мне, что он умер от отравления дымом. – Голова идет кругом, пока я пытаюсь вспомнить подробности событий той ночи и их последствий. Что-то я помню. А какие-то воспоминания померкли, исказившись из-за шока.
Другие я бы предпочла забыть навсегда.
– В его легких был воздух, а это свидетельствовало о том, что он был жив во время пожара. Но он бы не выжил после того, что я с ним сделала. Либо же остался с поврежденным мозгом и был подключен к аппаратам до конца своих дней. – Выражение ее лица становится жестоким. – Я оказала этому засранцу услугу. Как он смел насиловать тебя, да еще так долго.
Последние ее слова говорят о том, что она все это время знала. Знала, но ни черта не сделала, чтобы прекратить.
Меня захлестывает безграничное разочарование, и я прижимаю руку к животу, молясь, чтобы меня не стошнило. Ее это не волновало настолько, чтобы вмешаться. Она сделала недостаточно, чтобы защитить меня. Я так долго была сама по себе. Дольше, чем осознавала.
– Спустя некоторое время ему уже не нужно было применять силу, – признаюсь я, опустив голову от стыда. – Было проще терпеть, не сопротивляясь.
Она гладит меня по спине.
– Наш мир жесток, милая. Мужчины используют нас. Надеюсь, такое с тобой больше никогда не случится.
Ее совет как пустой звук. Сводный брат травмировал меня, приставал ко мне, а это все, что она может сказать?
Немыслимо.
Я думаю о Уите и о том, что он тоже меня использовал. Он использовал меня, и я ему позволяла. Более того, мне это нравилось. Я могла бы рассказать матери о наших отношениях, но боюсь того, что она может сделать.
Я не доверяю ей. Как я могу? Это больно признавать даже самой себе, но я уже давно это знала. Просто не знала, как далеко она зашла, чтобы защитить меня – и себя.
Я хмурюсь. Скорее себя, чем кого-то еще – обо мне речь никогда не шла. Она может сказать, что поступила так из-за того, что Йейтс делал со мной, но я-то знаю правду.
Она рисковала вот-вот потерять Джонаса. Лишиться своего положения в обществе. Денег. Путешествий. Всей своей жизни. Ей была невыносима даже мысль об этом. Поэтому она убила обоих.
А потом стала единоличной наследницей состояния Джонаса.
– Почему ты не хочешь возвращаться в школу «Ланкастер»? – спрашивает мать.
Даже упоминание о Ланкастерах отзывается болью в сердце.
– Я не могу, мама. Я ненавижу эту школу и всех, кто в ней находится.
Кроме одного. А он ничем не лучше остальных. Он использовал меня. Как и его мать. И даже Сильви.
Боже, Сильви. Сколько же яда было в ее голосе. Какие жестокие слова она говорила. Я души в ней не чаяла, а она меня ненавидит.
Они все ненавидят меня.
– Я не могу вернуться, – твердо говорю я. – И не вернусь. Ты меня не заставишь. Пойду в местную государственную школу. Сдам тест по общеобразовательной подготовке. Все сделаю. Только… пожалуйста, не уговаривай меня вернуться. Только зря силы потратишь.
– Конечно, не буду, – говорит она, гладя меня спине. – Я согласна с твоим предложением. Уверена, у тебя сдано достаточно зачетов, чтобы выпуститься раньше срока. Может, возьмешь академический отпуск перед началом учебы в колледже.
– И ты правда мне разрешишь? – я смотрю на нее с надеждой и понимаю, что, если разыграю карты правильно, она может помочь мне сбежать.
– Ты могла бы отправиться в путешествие, – говорит мама, погрузившись в мысли. – В Европу весной. Полюбоваться видами. Увидеть мир. Колледж – это прекрасно, но жизненный опыт не менее важен, если не больше.
– Я хочу, – говорю я, прислоняясь к ней.
Мама заключает меня в объятия и прижимает к себе. Мы уже много лет так не делали. Не помню, когда она обнимала меня в последний раз. И хотя я не доверяю ей полностью, мне это нужно. Мне необходимо утешение.
– Тогда я тебе его устрою.
Из коридора доносится приглушенный голос. Низкий мужской голос, который зовет маму по имени.
– Джанин? Где ты?
Я отстраняюсь, тотчас насторожившись.
– Кто это?
Она улыбается.
– Говард. Я летала с ним на Карибы. Но ничего не говори – его жена во Флориде вместе с детьми. Думает, что он уехал в город по работе.