Все, что я знаю о любви. Как пережить самые важные годы и не чокнуться

Но участники, в целом, были абсолютно адекватными. Конечно, временами они показывали свой характер, но в этом и заключается суть работы над реалити-шоу: ты буквально наживаешься на склонности участников к эксгибиционизму, делаешь шоу из их нарциссизма. Если они начинают брыкаться, ты не можешь внезапно вытащить всемогущую карту «как ты смеешь так себя вести», потому что их поведение – это то самое, что заставляет зрителей пристально за ними следить. Сценаристы – это часть системы, которая подпитывает и усиливает самые несносные черты характера участников, чтобы те могли свободно чувствовать себя перед камерой.

Иногда было трудно защищать участников шоу от нападок телезрителей, но я все равно глубоко уважала всех, кто превращал свою жизнь в развлечение и принимал как плюсы, так и минусы, которые идут бонусом. Возможно, они не отстаивали никаких высоких идеалов, но зато делали классную передачу. Кроме того, меня не могло не восхищать, что большинство из них жили в завидной гармонии с собой; они приняли свою аутентичность за неоспоримое преимущество.

Джек, Эд и я тоже имели преимущество – мы были далеко не так погружены в жизнь героев, как остальная часть команды. Бригитт пыталась держать сценаристов и героев как можно дальше друг от друга, чтобы у персонала не возникало ощущения, будто он может повлиять на развитие событий.

Мы всегда ездили на съемки крупных ивентов или вечеринок. Обычно это случалось не более одного раза за эпизод, и там мы очень внимательно выслушивали все, что герои пытались до нас донести. Одной из самых экзистенциальных вещей, которую они говорили, было: «А правда, что моя сюжетная линия выдохлась?» – это означало, что они волнуются и хотят знать, почему у них стало меньше экранного времени. Вот тут мы и должны были им напомнить, что «сюжетная линия» – это их жизнь, и все, что им нужно делать, это продолжать жить.

С появлением Джека и Эда мы стали пытаться изменить свою роль сценаристов реалити-шоу на комедийных сценаристов. Мы жили фантазиями о том, как будем писать сценарии ситкомов, вместо того чтобы структурировать эпизоды из реальной жизни. На сценарных совещаниях мы неизменно озвучивали хотя бы одну совершенно дикую идею, которую исполнительные продюсеры тут же отбрасывали. Однажды мы предложили ввести нового персонажа, сучку с родословной, которая пишет свой номер помадой на трусиках и кладет их в карман кому-нибудь из участников мужского пола. Пару дней спустя мы получили лаконичное письмо от исполнительного продюсера в ответ на свой сценарий: «В целом все хорошо, только, пожалуйста, вырежьте трусики из 22-й сцены».

Эд, Джек и я также с большим удовольствием каждую неделю придумывали названия эпизодам. Когда Спенсер отправился в Испанию, чтобы оправиться от разбитого сердца, мы назвали эпизод «Клуб Одиноких Сердец Сержанта Барсеспенсера». Когда Габриэлла пошла на вечеринку 1920‐х годов, это был «Великий Габсби». Эпизод с лыжной поездкой назывался: «Верберь свой энтузиазм». И мое любимое: когда отец Люси Клайв сыграл в одном эпизоде камео, мы, естественно, назвали эпизод: «Ты живешь только клайдин раз». (Время, потраченное на создание таких каламбуров, по легенде, заставило Джерри Сайнфелда попросить своих сценаристов ограничиться номерами.)

Я не знаю, почему мне перестало быть весело, но это произошло ровно четыре сезона и два года спустя. Сценарные совещания стали казаться длинными и нудными, как увертюра к фильму «Унесенные ветром». Сорокапятиминутные обсуждения в духе «Что будет смешнее: нарядить собаку одного из героев в костюм эльфа или в костюм Санта-Клауса для рождественского выпуска?» – то самое перебрасывание идеями, которое раньше поднимало меня с кровати по утрам, теперь напоминало День сурка. Рабочий процесс стал ужасно утомительным. Я наблюдала, как другие члены команды приходят и уходят, оставляя меня заниматься одним и тем же изо дня в день. Я не могла надеяться на то, чтобы получить работу Гэри, потому что только Гэри мог делать работу Гэри, у меня не было никаких карьерных перспектив. А затем наступил Момент Ричи Хэйвена – так я называю отметку в жизни каждого человека, работающего в медиа, когда он внезапно осознает, насколько опасно озабочен чем-то чрезвычайно тривиальным.

Это произошло утром 22 апреля, когда в новостях сообщили о смерти кантри-певца Ричи Хэйвена. Я сидела за своим столом со слезами на глазах, смотрела записи его песен с Вудстока и читала интервью о духовности из 60‐х, когда он был одной из икон хиппи-сцены в Калифорнии. Вдруг кто-то похлопал меня по плечу.

– Ты нам нужна на экстренном совещании, – сказала помощница продюсера, Полли.

– Почему? – спросила я. – Что случилось?

– Они переспали, – сказала она, взмахнув руками в неверии.

«Они» были мужчиной и женщиной из числа участников шоу, на чьем осторожном флирте мы построили целый эпизод, который, по нашим прогнозам, должен был закончиться поцелуем.