Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Публичные выступления и очерки (1990–2000-е гг.)

Выступление в Немецкой школе им. доктора Гааза в Москве

ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ!

«ДРУГ НЕСЧАСТНОГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА» – так именовалась век назад одна из статей, посвященных доктору Гаазу. Но мне хотелось бы начать выступление с заметки, промелькнувшей в газете недавно: «Целую неделю провели в Москве немецкие школьники из Бадмюнстерайфеля. В русскую столицу их привел интерес к судьбе знаменитого доктора Гааза… Экскурсоводами-гидами по местам доктора Гааза в Москве стали столичные школьники…» Примечательное событие. Немецкие дети приехали из городка, где родился знаменитый доктор, а наши дети показали им вторую родину Гааза, его могилу на немецком (Введенском) кладбище, памятник, который поставили ему благодарные москвичи век назад.

Я не собираюсь приводить здесь биографию доктора Гааза, теперь она широко известна благодаря еще одному великому гуманисту – Анатолию Федоровичу Кони, ученому, юристу, академику, который через полстолетия после смерти доктора, уже на переломе XX века, вновь открыл русскому обществу это имя. Его работа «Биографический очерк» – единственное полное исследование жизни и деятельности доктора Гааза. На Кони сегодня ссылаются все энциклопедии и справочники. В то время когда он прикоснулся к этому имени, почти случайно, о докторе Гаазе ничего не было известно. «Таково свойство нашего образованного общества, – написал Кони. – Мы мало умеем поддерживать сочувствием и уважением тех немногих, действительно замечательных деятелей, на которых так скупа наша судьба. Мы смотрим обыкновенно на их усилия, труд и самоотверженность с безучастием и ленивым любопытством… Имя, которое должно бы служить ободряющим и поучительным примером для каждого нового поколения, уже произносится с вопросом недоумения: «Кто это такой?» – И он заключает грустным выводом. «У нас нет вчерашнего дня. Оттого и наш завтрашний день туманен и тускл…»

Это написано до 1917 года, т. е. до прихода в России к власти большевиков. Кони предугадал этот наступающий «завтрашний день». Он был не просто «туманен», а беспросветен. Сквозь «тусклость» двадцатых годов XX века мы видим лишь красных комиссаров, добивающих остатки российской интеллигенции, вместе с которой сгинул и сам Кони. Лишь немногие, составляющие культурную гордость страны, спаслись тем, что были отправлены в эмиграцию и нашли последний приют в Германии и Франции. Советская власть на многие десятилетия закрыла великие имена. Предала забвению и имя доктора Гааза. Я сам был свидетелем, как в 1980 году, в годовщину его рождения (200 лет), мой друг Лев Копелев (кстати, еще одно святое имя!), предложил в печать небольшой очерк о жизни Гааза. Общими усилиями, под чужой фамилией, нам удалось опубликовать несколько строчек в журнале «Наука и жизнь». Но главное из того, что проповедовал Гааз – коренные начала человеколюбия, не могли быть востребованы в стране, где главенствовали КГБ и система ГУЛАГа, а жизнь – не только зэка, но и любого гражданина – была полностью обесценена.

Мое слово о докторе Гаазе прозвучит не только ради доброй памяти в связи с 150-летней годовщиной со дня его смерти, не только для того, чтобы лишний раз посетовать, какие невосполнимые потери понесли мы из-за своего беспамятства, но скорей во имя будущего, которое невозможно построить, не опираясь на нашу историю, на великие имена, в том числе моральные заповеди доктора Гааза, который сеял добро, по образному выражению Кони, среди общего равнодушия всевозможных препятствий. Дела доктора Гааза столь многочисленны и разносторонни, что одно перечисление заняло бы десятки страниц. Мы остановимся на тех, что ярче рисуют образ деятельности святого доктора и показывают «прекрасное, – как о нем писали, – устройство его сердца».

Но сперва давайте представим: молодой и успешный врач Фридрих Иосиф Хаас, впоследствии Федор Петрович, обретший врачеванием популярность в Москве, обладатель большого состояния – суконной фабрики, квартиры, выезда в карете на четырех белых лошадях; уже награжденный Владимирским крестом 4-й степени, призывается князем Голицыным, генерал-губернатором Москвы, среди самых достойных, в только что образованный тюремный комитет. «Послужить, – по словам князя, – великому и трудному делу преобразования тюрем. Мы будем только счастливы, что найдем… что злейшие из преступников никогда не безнадежны к исправлению». Ах, эти бы слова да нынешним князьям в уши!