Все, что могли

Юркая машина бежала среди завалов, которые начали понемногу расчищать возвращающиеся в город жители. Ильин смотрел на нагромождения закопченных кирпичей, на бесчисленные воронки от снарядов и бомб и пытался представить, где и как воевала его Надя.

Не предупредил Горошкин, что подъехали. Вывернули из-за разбитого здания и остановились возле землянок. Тут толпились бойцы. Понятно, ждали его приезда. Вот и она, Надя, его жена, у крайней землянки. Маленькая фигурка в шапке-ушанке, светлом полушубке и валенках. Он узнал бы ее и среди тысячи женщин. Даже в этой, казавшейся ему непривычной на ней, военной одежде.

30

— Прости меня! Прости… — глаза Нади налились слезами, и такая смертная тоска застыла в них, что Ильин содрогнулся.

— О чем ты? За что я должен простить тебя, Наденька? — он говорил мягко, проникновенно, его глубоко тронул и озадачил мучительный порыв жены.

С первого мгновения их встречи, с первых Надиных слов, хотя она и казалась оживленной, радостной, была ошеломлена свиданием, которого, очевидно, перестала ждать, Ильин подспудно почувствовал охватившее ее внутреннее напряжение. Его не отпускало ощущение, будто излишней живостью Надя старалась завладеть вниманием мужа, отвлечь от расспросов. Она сразу начала показывать землянку, по-женски аккуратную, целесообразно приспособленную для жизни. Потащила его знакомиться с подругами, а те горячо, искренне поздравляли обоих, визжали от восторга, смеялись и плакали, каждая по-своему переживала событие, сравнивая свою судьбу с судьбой Нади. Потом привела Ильина к начальнику команды. Майор Чирков помнил Надин рассказ, теперь не менее Ильина был поражен встречей. Может, в ту минуту, как показалось Наде, он подумал о собственной встрече с дочерью, которую ждал всегда. Майор усадил их ужинать. Заговорили о войне, стали предполагать, когда немца турнут с нашей земли. Согласились, что еще немало жизней будет положено до той поры, когда это произойдет.

За все это время Ильин только однажды выбрал момент и спросил:

— Детишки-то наши где? У мамы?

Надя неопределенно ответила:

— Да, мы жили у мамы.

Наконец, они остались в землянке одни.

— Сейчас разожгу печку и угощу тебя чаем с яблочным вареньем. Соне Мальцевой из дому прислали. Ты у майора Чиркова почти ничего не ел, — Надя скинула полушубок, присела у печурки. — Вернешься отощавший. В полку засмеют — жена заморила.

— До ужина ли было, на тебя не мог наглядеться, — улыбнулся он. — Ну-ка, пусти, печка по моей части. Пока партизанил, у каких только печурок не грелись, но больше, правда, у костра.

— Что же ты высмотрел, глядя на меня? Какой ты нашел свою жену?

Надя встала под фонарем, распустила косу. Подкладывая короткие полешки в весело гудящую печку, Ильин залюбовался женой. Закинув руки, она медленно водила гребнем, процеживала через него волосы. В этот момент она особенно, походила на прежнюю Надю, еще из той, довоенной поры. Всего несколько часов назад, при встрече, она показалась ему иной. Порывистой, с каким-то неприятно режущим взглядом. В голосе слышалась хрипота. Он понимал: полежи-ка на морозе и ветру в снайперской засаде. Не только голос застудишь, душа закаменеет. Сейчас же, в теплой землянке, в ярких бликах пламени, под домашнее потрескивание поленьев, Ильин увидел прежнюю Надю, из дней их молодости. У нее были те же, очень нравившиеся ему мягкие движения, звонкий голос и плавная речь, как у донской казачки, хотя он иногда подсмеивался над этим.

Надя быстро закрутила на затылке тяжелый узел, зашпилила его. Взяла ремень, затянула, привычными движениями разогнала складки на гимнастерке. Нет, она ни капельки не изменилась, все такая же плотненькая, пояс еще больше подчеркнул ее фигуру с выступающими округлыми бедрами, заметной грудью и гордо посаженной головой.

«Как она тут… посреди сплошного мужичья? Сколько взглядов, ждущих, жадных, похотливых», — мелькнула у него неприязненная мысль.

Но сразу отбросил ее, эту мысль. Волна радостного чувства захлестнула его — Надя тут, рядом с ним.

— Что я высмотрел, спрашиваешь? — он подошел к жене, обнял, усадил рядом, на край нар, тесно прижался. — Тебя! Жену свою, какую помнил, любил и люблю. Бывало, лежу в партизанской землянке, гляжу в темный потолок, думаю о тебе, Машеньке, о том, кто должен был родиться, и представляю нас всех вместе. Хотя и был почти уверен, что вы погибли. Об этом мне рассказывали в нашем городке. Но думал о вас, как о живых, — Ильин помолчал, опять посмотрел на жену, поцеловал в висок. — Нам так и не удалось поговорить о детях. Кто у нас родился? Я часто думал о нем…

Плечи Нади вздрогнули, обмякли под его рукой, и вся она вдруг поникла. Мягко высвободилась из объятий, обошла столик, села напротив. В глубине залитых слезами глаз стояла мучительная тоска.