Все, что могли

Память высветила будто полоску алой зари на тусклом небосводе — Зою, Зоеньку, госпитальную сестричку, березку стройную в белом крахмальном халатике. Письма от нее в кармане гимнастерки носит. Греют они. В атаку на немца треклятого, чтоб конец ему пришел поскорей, чтоб встретиться в конце-то концов с Зоенькой, и ринется сейчас лейтенант Горошкин. Крепко угнездилась Зоенька в сердце после Галки, хуторской дивчины, первой любви его, распятой немцами, разорванной танками.

Ильину тоже казалось, слишком малый срок отвел он для подготовки к атаке. Но и семь минут тянулись как вечность, как расстояние между жизнью и смертью.

С гулким протяжным вздохом лопнул первый снаряд. Прошелестела воздушная волна. Сразу же зачастили разрывы по переднему краю немецкой обороны, слились в сплошной рев. Огненные сполохи метались будто молнии. Рвануло в овраге, раскидало заграждения. Чуть отодвинулись вглубь разрывы, поднялся батальон. В рассеянном свете наступающего утра Ильин заметил бегущего впереди Горошкина. Плащ-накидка развевалась за его спиной. Ничего не осталось от нахохленной птицы, какой он выглядел при встрече. В атаке Ильин еще раз видел своего разведчика. Он лежал на возвышении за пулеметом, сосредоточенно слал очередь за очередью. Возле него приткнулся Янцен, стреляя из автомата. Когда Ильин залег после очередной перебежки, разведчики рванулись дальше.

Пограничники растекались по траншеям и ходам сообщения. Гремела стрельба, рвались гранаты, тут и там закипала рукопашная.

4

Прошел день, минула ночь, наступило новое утро. Что за день, что за ночь… С чем сравнить их, чего они стоили батальону? Иной такого не увидит, не испытает за месяц, а то и за год боев. У Ильина гудело в голове.

Вчера шесть атак отбили. Считает, что повезло. Немцы ни разу не пустили танки. Видимо, не ждали прорыва здесь. Всего три самоходных орудия появились, врезались в боевые порядки батальона, но их скоро подожгли. Ночью немцы беспрерывно обстреливали батальон из минометов. Методически садили минами, чтобы не было у русских ни минуты отдыха.

Оборона имела неутешительный вид. Ильин обходил ее, и невыразимо тягостное чувство охватывало его. Повсюду развороченные окопы, воронки. Везде, куда ни кинь взгляд, мертвые тела солдат. Не было ни сил, ни времени хоронить. От батальона осталось не больше роты. Ранены комбат Сапронов и один из командиров рот, а двое других — убиты.

Вчера сравнительно легко овладели плацдармом. Но часа через два начался ожесточенный бой. Почему немцы, уступив вначале, спохватились потом? Почему, не считаясь с потерями, полезли напролом? Наверное, какому-то начальству не понравилось вторжение русских? Хм, а кому нравится, когда вышвыривают с насиженного места, отнимают выгодный рубеж? Пригрозили, должно быть, военно-полевым судом, расстрелом. Немецкое начальство, поди-ка, не хуже нашего своим неудачникам разносы устраивает, вот те, разозленные, и полезли на рожон.

Вернее всего, сбывалось то, что предполагал командующий армией. Незначительное поначалу направление превращалось в важное. Не потому ли вчера немцы жестоко бомбили левый берег? Под воздушный налет попал понтонный полк. Он справился с уроном лишь под утро, на сутки позже назначенного начал наводить переправу. Сейчас батальону надо стоять еще крепче, чем вначале. Начнет действовать переправа, придет поддержка. Такая сцепка, такое условие. Все бы ничего, да боеприпасы на исходе. Прикладом и штыком не много навоюешь.

Как назло, распогодилось. Вчерашний день был летный, сейчас тоже за спиной вставало солнце. Косые лучи простреливали облака, крыли их позолотой. Пусть бы лучше шел дождь, снег, камни с неба сыпались, только не завывающие, выворачивающие душу бомбы, не штурмовики, секущие из пулеметов все живое и неживое.

— Воздух! Воздух! — с разных сторон донеслись возгласы наблюдателей.

Ильин увидел звено «юнкерсов», заходивших на плацдарм из-под солнца. Солдаты ложились на дно окопов. На нашем, левом, берегу застучали зенитки. Крылатые, с крестами на плоскостях, машины ринулись вниз. Рев моторов вдавливал в землю, бомбы с надсадным воем врезались в оборону, встряхивали почву, брызгали осколками и тяжелыми комьями, пули стегали словно стальными кнутами. Над командным пунктом Ильина мелькнула тень, вздрогнул, задвигался, как живой, накат, между бревнами посыпалась земля. Перед командным пунктом и за ним дымились две глубокие воронки. Пронесло. На этот раз пронесло. Что будет в следующий заход?

— Где наши истребители? — недовольно бурчал Сапронов, баюкая подвешенную на повязке руку.

Осколками зацепило его не только в руку, но и в плечо, и в шею, он маялся ужасно, не мог двинуть головой, не мог командовать. Ильин приказал Горошкину подменить комбата, и тот метался по всему участку обороны.

Словно услышав Сапронова, из-за облаков выпорхнуло звено наших истребителей. Заходивший на бомбежку «юнкерс» сбросил груз неприцельно, не увернулся от истребителей, задымил, потянул вдоль реки и рухнул за ее изгибом. Два штурмовика нырнули в облака, за ними скрылись истребители.