Все, что могли

Кто бы что ни говорил о кажущейся странной смерти начальника штаба, Стогов не изменит этого решения. А возражения свои ему прямо высказал заместитель начальника войск по охране тыла фронта генерал Рябиков. К несчастью, считал Тимофей Иванович, военная судьба свела их вместе вторично. Там, где Рябиков, делу закавыка. По службе в Главном управлении пограничных войск в этом убедился. Теперь этот человек на фронте, снова возвышается над Стоговым. «Ведь подался на войну, — неприязненно думал о нем Тимофей Иванович, — когда наша армия под Курском одержала победу и полностью завладела инициативой. Небось, не рвался сюда в сорок первом или сорок втором, когда фронт повсюду трещал и не лавры тогда украшали командиров. Сейчас что: мы тоже пахали».

После разговора с Рябиковым отплевывался, как мух наглотался. «Припоминаю фамилию… Не тот ли Ильин, партизан, которого я приказал послать начальником заставы?» — спрашивал генерал и как-то подозрительно приглядывался к самому Стогову. Когда подтвердил, да, тот, на фронте показал себя хорошо, вырос до начальника штаба полка, Рябиков уколол: «Тем хуже для него. Высоко взлетел, я полагаю, не по заслугам, и низко пал».

Вспомнилось, как командующий, высокий, ясноглазый генерал, снял фуражку, горестно склонил голову. Ветер трепанул его русые волосы. Он поднял печальный взгляд на Стогова, глухо проговорил: «Жаль, толковый был офицер. Трудяга войны. Я буду помнить майора Ильина».

Потери, утраты, с горечью размышлял Стогов, слушая ленивый плеск воды под понтонами, они сопровождают нас на всем пути войны. Когда мы отступали, их особенно было много, теперь наступаем, потери опять преследуют нас. Конечно, в любой войне бывают убитые, раненые и пленные. А в этой особенно, когда задействованы огромные массы войск, применяются страшные средства убийства и разрушения. Но всегда ли огромные потери оправданы и объяснимы? Правда, недостатка в объяснениях у нас нет. Не все и не всегда они кажутся Стогову убедительными. Но это вопрос сложный, Стогову со своей колокольни командира полка или даже бывшего работника пограничного главка многое неизвестно. Вот если бы почаще наше военное руководство разговаривало с командирами и бойцами столь откровенно, как в приказе наркома обороны, который зачитывали прошлым летом в каждом подразделении, доводили до каждого бойца и командира, пользы было бы больше. Этот приказ четко говорил о том, почему мы отступали, что с нами всеми, с армией, страной будет, если и дальше станем отступать, оставлять врагу свою территорию. Откровенно все высказывалось, и потому призыв и требование «ни шагу назад», как никогда раньше, подействовали на войска отрезвляюще.

Стогов тогда только принял под свое командование пограничный полк под Сталинградом и все это отлично запомнил. И как ужесточались требования к каждому бойцу и командиру, и как подтягивалась дисциплина и поднимался боевой дух. И то, что, действительно, уперлись на Волге и больше не отошли, и то, что все войска и каждый из командиров и бойцов в отдельности делали все, что могли, чтобы больше не уступать противнику, не поддаваться ему ни в большом, ни в малом.

Именно тогда, в тех тяжелейших сталинградских боях, у него появилась уверенность, что мы не отступим дальше, не дадим загубить ни себя, ни нашу Родину. Не позволим немцам и дальше захватывать наши земли, грабить и забирать наши богатства: нефть, металл, хлеб. Опять припомнился ему командующий армией, так проникновенно отозвавшийся об Ильине. Генерал тогда сказал, что он или умрет под Сталинградом, или оборотит немца вспять, погонит его от Волги назад. Погнал и уже за Днепр перешел. Кажется, кто-то из немецких военных деятелей выразился однажды, что русские медленно запрягают, но быстро ездят. Так вот, сбылось это предсказание. Наконец-то мы запрягли и поехали. Надо думать, не остановимся теперь до самого Берлина.

Стогов и раньше, когда собирал сведения о первых июньских боях на границе, и после, когда прослеживал и отмечал на карте пути продвижения пограничных полков, знал из армейских сводок об исчезновении дивизий, корпусов и даже армий, попавших в окружение, не терял веры, что мы одержим верх. Твердил себе, это случится в конце концов, ибо Россия велика и силы ее неисчислимы, народ наш не допустит, чтобы его покорили.

Теперь это становится явью. Разумеется, победа придет еще не скоро, но она обязательно будет на нашей стороне. Это так же верно, как то, что каждое утро начинается с рассвета, хотя бы взорванного бомбежкой и артиллерийской канонадой, задымленного, пропахшего порохом и кровью. В своих размышлениях Стогов заглядывал вперед. Он был уверен, придет время и войну проклянут потомки. Из поколения в поколение память человеческая будет нести проклятия тем, кто навязал миру войну, и тем, кто не смог остановить ее, предотвратить, то ли из-за нежелания и боязни перед агрессором, то ли из-за ошибок и просчетов политиков.