Все, что мы оставили позади

– Джеймс, да, я знаю. – Гейл одной рукой пожал ладонь Джеймса, а другой вцепился в его руку выше локтя. Кожа у него была морщинистой, под соломенно-серыми усами открывались пожелтевшие от старости зубы. Джулиан провел мяч у него за спиной, прислушиваясь к разговору. Гейл подбоченился, пошире расставил ноги и опустил голову, чтобы видеть Джеймса, несмотря на слепящее солнце. – Нат сказала мне, что ты ничего не помнишь о последних семи годах.

Джеймс поднял на лоб солнцезащитные очки. Глаза мгновенно заслезились от яркого дневного света, отражавшегося от светлого асфальта.

– За исключением последних шести месяцев, я вообще ничего не помню.

Гейл усмехнулся:

– Тогда мы отлично поладим. Хотя обидно, – он несильно схватил Джеймса за руку, – что ты не помнишь Ракель.

Удары мяча Джулиана замедлились. Он отвернулся, как будто ему было все равно, но Джеймс знал, что мальчик внимательно слушает.

– Она – мать моих сыновей, и по одной этой причине я всегда буду ей благодарен.

Гейл кивнул и похлопал Джеймса по руке:

– Моя дочь была хорошей женщиной.

За спиной у Джеймса хлопнула дверца машины, и Гейл вытянул шею, чтобы увидеть, что там происходит. Зеленые глаза такого же оттенка, как у Наталии, расширились.

– А это что за очаровательная любительница пляжного отдыха?

Джеймс обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как покраснела его мать.

Марк повис на дверце джипа:

– Она папина мама.

Удары мяча прекратились. Джулиан вытаращил на брата глаза:

– Не глупи, Марк. Она была нашей соседкой.

– Это правда. Я слышал, как papá называл сеньору Карлу мамой.

Джулиан повернул голову к Джеймсу и свирепо уставился на него.

У Джеймса упало сердце. Он выругался сквозь зубы. Марк слышал его слова. И оказался достаточно большим, чтобы сложить один и один. Джеймс увидел, как у Джулиана кровь отлила от лица, как он нагнулся, чтобы поднять мяч. На его лице произошла быстрая смена эмоций – недоверие, страх, гнев и потом самое худшее. Предательство. Джеймс хорошо знал это чувство.

Тело Джулиана напряглось. Он кинул мяч в Джеймса, ударив его по ребрам.

Тот заворчал, предпочитая принять на себя удар гнева Джулиана. И прижал мяч к груди.

– Ты придурок! – выкрикнул Джулиан и со всех ног побежал на пляж.

– Ты не пойдешь за ним? – спросила Клэр. Ее голос стал тонким и высоким от страха.

– Через минуту. Он давно злится на меня. Ему надо немного выпустить пар.

Джеймс отдал мяч Гейлу, выпустив его из пальцев. Мать пристально посмотрела на сына.

– Возможно, это к лучшему, – вынесла она вердикт. – Рано или поздно они бы все равно узнали. Мне следовало бы самой сказать им…

Джеймс поднял руку, останавливая ее:

– Как случилось, так случилось. А теперь мне нужно пойти и поговорить со своим сыном.

* * *

Джеймс нашел Джулиана на пляже метрах в ста от дома. Тот сидел в тени пальмы, сгорбившись, положив руки на колени и спрятав голову в руках. С долгим вздохом Джеймс уселся рядом с сыном. Потом развязал шнурки на ботинках и вытряхнул песок. Сняв носки, сунул их в ботинки и зарылся пятками в песок в поисках прохладных гранул внизу.

Джулиан поднял голову. Вытер мокрое лицо ладонью и отвернулся. Дышал он прерывисто, плечи тряслись.

Джеймс подавил инстинктивное желание обнять сына. Ему скоро двенадцать, он становится подростком. Вместо этого Джеймс поднял и принялся рассматривать сухой лист.

– Почему… – прохрипел Джулиан, вытирая рукой под носом. – Почему ты не сказал нам, что она наша бабушка?

Джеймс покрутил лист.

– Потому что я не знал. Я не мог вспомнить, кто она, а она мне ничего не сказала. Не думаю, что она что-либо говорила Карлосу, потому что ни одно слово в его дневниках не дало мне понять, что сеньора Карла – это моя мать. – Джеймс тщательно подбирал слова. Ему хотелось, чтобы Джулиан воспринимал его и Карлоса как одного человека. Ему хотелось, чтобы мальчик видел в нем своего отца, поэтому и поступать он должен так же. Как Наталия сказала ему много лет назад и повторила прошлой ночью: «То же самое тело, то же самое сердце и та же самая душа». Подводил только поврежденный мозг, который он изо всех сил пытался отремонтировать.

– Я не знал, что сеньора Карла и моя мать – это одна и та же женщина, пока на прошлой неделе она не появилась в нашем доме.

Джулиан снова вытер нос, потом подобрал ветку и воткнул ее в песок.

– Могу поспорить, что ты на нее разозлился.

– Я до сих пор злюсь, – сказал Джеймс, глядя на океан. Солнце уже миновало зенит. На лбу Джеймса выступил пот, он почувствовал, как капля потекла по спине. – Я злюсь на всю свою семью. Но не на тебя и не на Марка, – уточнил он, когда Джулиан ахнул. – Только на свою мать и братьев. Но знаешь, на кого я злюсь сильнее всего?

Джулиан помотал склоненной головой. Он посильнее надавил на ветку, и та сломалась.