Все, что мы помним

Я вхожу в комнату после нее. Рот лежащего на кровати субъекта открыт. Глаза открыты. Пижама открыта.

Жизни в нем не больше, чем в темном телевизоре на стене.

Мне нужно рассказать сыну о своих открытиях. Мне нужно рассказать дочери. Я должна поговорить со своими детьми, рассказать им о том, что я выяснила.

И что же такого я выяснила?

Или поняла?

Опасность…

Мне нужно, чтобы мои дети сумели понять. Чтобы суметь понять, мне нужны мои дети.

Моя приятельница, лежащая на спине на парковке… Субъект со складками на шее – на самом-то деле не такими уж мерзкими, – с раскрытыми ртом и пижамой, который звал своего сына и которого я держала за руку… Сердитая Медсестра с подушкой в руках…

Так что теперь должен появиться кто-то еще. Тот, кто может платить больше. Тот, к чьему аккаунту можно получить доступ, чтобы пополнить груду золота на столе Менеджера по Исходу.

Всегда больше. И никогда меньше. Тем более и тем не менее.

Ничто из этого не важно. Важна потеря. Утрата.

Я явно несу какую-то чушь.

Моя дочь кладет голову на край ванны и вздыхает.

Мой сын обводит взглядом комнату, как это обычно делает.

Я не оставляю попыток. Говорю им, что мне нужно рассказать им о своих открытиях.

– И что же ты открыла, мама? – спрашивает моя дочь, давая понять, что она слишком занята и слишком устала, чтобы отвечать. Она тщательно моет ванну. Если б она сумела найти еще одно растение в горшке, она бы его полила. Она вполне может вымыть мне ноги, прежде чем закончит. Фелисити и Чарити сегодня с ней нет, только Господь Бог. Фелисити и Чарити «клубятся» – теперь, когда их экзамены позади. С изумлением представляю их себе в клубах дыма, и слово «отрываются» в качестве пояснения мне тоже мало что проясняет.

– Отрываются, – говорит моя дочь, как будто это слово подразумевает все, что противоположно моей ванне и Господу Богу.

– По-моему, у Частити есть парень, – говорит она, как будто это последняя, как ее там… соломинка.

– Значит, у нее больше нет проблем с биологией?

Моя дочь вздыхает.

– Мам, ну какие тут могут быть открытия… – говорит мне мой сын, когда видит, что я написала в большом ежедневнике.

– Как-то это больно уж странно, – говорю я ему, после чего пытаюсь как можно более толсто… жирно… полно описать, как субъект на моей кровати умер после того, как я взяла его за руку, и как до этого полиция увезла его важного сына-гангстера, бережно обращаясь с его головой, и как потом явился Менеджер по Исходу, чтобы безглагольно… безотлагательно поговорить с ним о кучах золота и вложении его подушек, после чего явилась Сердитая Медсестра, которая ушла, унося подушку, в результате чего телевизор и субъект на моей кровати оба не подавали признаков жизни.

Мой сын обводит взглядом комнату, как будто не понял ни единого слова, произнесенного мной. А потом говорит:

– Ты ведь доверяешь мне, мам?

Так что я знаю, что он и вправду все понимает, хотя по всем статьям вроде бы и нет. Он такой хороший сын… Ничем не хуже любого важного ганг-ганга. Интересно, знакомы ли они друг с другом? Мой сын с его тщательно вытертой попой и сын того покойного субъекта с его тщательно оберегаемой головой? Оба помогающие Менеджеру по Исходу достичь Наилучших Практических Показателей, с прицелом на будущее.

Но они еще и разные, эти хорошие сыновья. Один из них – важный гангстер в телевизоре, а у другого – затыки с денежными потоками. Один из них передает гангстерские деньги Менеджеру по Исходу, чтобы у его отца была лучшая комната и лучшее окно, а другой лжет своей матери касательно ее аккаунта, чтобы Менеджер по Исходу мог отстирывать свои золотые водолазные костюмы, в результате чего получает свои денежные потоки, а его мать – свой лоскуток шелка, привязанный к другой дверной ручке, и парковку за окном. Одного из них увезла полиция, отчего у его отца вдруг возникли проблемы с подушкой, а другой делает вид, будто у его матери нет проблем с паролем, чтобы он мог решить свою проблему с затыками и убедиться, что у Менеджера по Исходу нет проблем с золотыми водолазными костюмами, с прицелом на будущее.

Хотя ничего из этого не важно. То, что важно, – это потеря. То, что важно, – это утрата.

А еще почему-то бережное обращение с головами. То, как бережно полиция обращалась с головой сына-гангстера, когда увозила его прочь… То, как мой хороший сын так бережно заталкивает свою мать и ее ходунок в свою маленькую машину, когда отвозит ее в какое-нибудь милое местечко выпить чаю… Может, как раз туда и увезла полиция сына этого покойного субъекта? В какое-нибудь милое местечко выпить чаю? Это кажется маловероятным. Но люди безусловно бережно обращаются с головами других людей.

Мой сын, безусловно, очень бережно обращается с головой своей матери. Или с тем, что у нее внутри. И что же у нее там внутри? Ее пароль? Мой сын говорит мне, что я должна беречь свой пароль. Мой сын так бережно бережет мой пароль, что даже не дает мне знать, какой он у меня.