Все, что получает победитель

Давно она не была так зла на себя за легковерие и короткую память. Ведь она давным-давно забыла, как познакомила Шурика с отцом. А Фомичев — известный прилипала и наверняка нашел, как это знакомство использовать. И ведь как тесен и плотно смотан клубок дружественно-родственных связей! С одной стороны, папенька знаком с этой мутной Диной — в этом повинен его обширный профессиональный круг, если она не врет, конечно. С другой стороны, Лера познакомила его с Шуриком — и кажется, ради очередного бездарного проекта Марты. Это был первый любовный бермудский треугольник. А второго еще и в зародыше не было: Лера с Сержем была едва знакома… все безмятежно и безопасно.

И вот плоды того легкомыслия — папа тоже в кругу знакомых Марты. Может, Шурик его уже ментам сдал? Как соперника-конкурента… Может, отец спит вовсе не в своей редакции, а ворочается на нарах в камере предварительного заключения?! Иисус Мария, надо взять себя в руки… в конце концов, Шурик не исчадие ада. Надо помнить и то, за что Лера ему всегда будет благодарна! Просто он странный. Они с Диной — два сапога пара. Очень неудобных сапога из театрального реквизита, не подходящие ни для какой погоды. Пускай Дина остается с Шуриком — не зря же он так заботится о ее тумбочках. Он же нашел себе новую госпожу! Зачем же госпоже лицемерно удерживать третьего лишнего? Целые показательные выступления устроила:

— Лера, я тебя никуда не пущу, а он скоро уйдет! Он никогда у меня не остается на ночь! Никогда!

Свежо предание… Господи, ну и день сегодня — хоть второго «Улисса» про него пиши!

— Это он при Марте не оставался! А теперь он еще и поселится у вас, — не отказала себе в удовольствии пустить парфянскую стрелу Лера. — И если вас еще интересует мой папенька, то будьте готовы — жить вам придется втроем. Не знаю, правда, как он к этому отнесется… но, кто знает, может, Шурик его уже подготовил! Так что тумбочка — еще не самая большая потеря.

Лера почувствовала, что перегибает палку, а лифт все не приходил. И она опять жалела, что не сдержалась, а с Диной так нельзя — сразу чувствуешь себя виноватым. Не потому ли Шурик не захотел жить с ней — очень устаешь от постоянной вины.

Дина тихо вернулась к себе, нерешительно прикрыв дверь, словно боясь поставить точку в отношениях. И уже из-за двери снова послышался приглушенный спор о «пахучем старье». «Мертвый запах» — вспомнилось ей Сережино ощущение Марты. Запах чего-то исчезнувшего, чего уже нет… Запах похорон. Но ведь хоронить можно не только человеческое тело. Хоронить можно и воспоминания, и отрезок времени, и часть себя, и даже всего себя, кем ты уже не являешься после глубинных метаморфоз — до пережитой войны, например… В этом городе полно мест, где этот старый «ты» оживает вновь и просится в привычное тело, а ты его не пускаешь со слезами, ты закрываешь дверь, потому что знаешь, как это все больно! Как больно быть тем наивным обманутым простаком… Зато теперь ты — все предчувствующий невротик, сжатый в костистый кулачок обиды. И такой же обманутый, и такой же легковерный, по сути, просто без свежести восприятия. Так, может быть, имеет смысл впустить себя того, хрупкого и молодого, зато умеющего влюбиться в трамвае?

Марта много раз умирала… задолго до того, как умерла физически.

Или у нее была больная печень, что дает специфический запах? Или это аромат бессмертия, которое она для себя придумала. Аромат… Лера наконец покинула эту негостеприимную обитель — обескураженно, не попрощавшись.

А Дина быстро о ней забыла — у нее тоже был аромат. Я астеник, у меня нет отложений жиров памяти, только невесомые запахи! Как же давно она не открывала свое смешное сокровище! Если бы Шур его выкинул, то вместе с мамиными допотопными одеколонами и притирками сорокалетней давности. Но вот в чем волшебство: именно в этой пропахшей ацетонами-скипидарами тумбочке флакончики сохранили свою винтажную душу. Дина открывала его и вдыхала одновременно «маму» — бальзамическое, вязкое, наивно-торжественное и «папу» — химикаты, полироли, канифоли… Вот она, здесь, ее заброшенная «мужская доля», о которой ей однажды поведала Лера! Все это великолепие гипнотически смешивалось и возвращало Дину в детство. Если бы еще завести пластинку на культовом советском проигрывателе «Аккорд» — запись спектакля «Щелкунчик» или «Синяя птица»… полный атмосферный катарсис! Нежный зародыш веры-инстинкта «все еще наладится». Откуда он берется — наверное, из материнской плаценты, прекрасный и живучий, как сорняк.

— Ты любишь хранить старое. Из-за этого к тебе не приходит новое. — Шурик решил делать вид, что ничего не произошло, и привычно изготовился утопить собеседника в словоблудии.

— Ошибаешься. Я как раз изо всех сил хочу расстаться со старым, потому что ко мне пришло новое, и старое этому мешает.

— Во вселенной ничто ничему не мешает, если ты живешь с ней в гармонии, — благодушно парировал Шурик, пропустив намек мимо ушей.