Все, что получает победитель

Он заговорил с ней в церкви Святой Клары. Дина вошла сюда, вдохнула возвышенное великолепие храма, в котором жил святой дух, не опутанный ритуальными условностями, присела на скамью и ушла в мысли о своем пути. О том, почему все в ее жизни именно так и что было бы, если б она не подставляла себя всем ветрам, и вектор ее уходил бы в семью, и она родила бы второго ребенка… дочь! Нерожденная дочь спустилась с неба именно здесь — видно, святая Клара знает толк в катарсисе. Это были светлые мысли, хотя и о несбывшемся, что даже удивило Дину: ведь она снова оказалась в этом прекрасном городе за компанию, которая ее не спасала, — она ходила босой плотью по лезвиям воспоминаний. А здесь, в храме, ее отпустило. И внезапно, как Петрушка в кукольном театре, на линию ее жизни совершенно из другого сюжета спрыгнул Шурик. Он спал на скамье перед той, на которой она сидела, — его было не видно. А он, движимый неясным импульсом, проснулся. И вдруг раскрылся осторожной, растапливающей смущение улыбкой, — словно в знак того, что в Святой Кларе тебя всегда ждет маленькое чудо. Здесь экуменическое пристанище для бродяг, неугомонных адептов, энтузиастов философско-религиозных течений и просто хипповой молодежи, путешествующей по миру. К какой-то из этих категорий, видимо, принадлежал Шур. В тот день, зацепившись петлями-крючками словоблудия, они отправились шататься по Стокгольму, любимому обоими. А ведь это — коктейль «Молодость»! Его послевкусие мы и называем счастьем, потому что эта неуловимая категория применима лишь к прошедшему. Здесь и сейчас счастливы только блаженные и младенцы. Откуда было знать, что прогулка с первым встречным бездельником, спящим в церкви, станет для Дины первым в ее жизни «здесь и сейчас».

Дина не верила в легкие исцеления, и особенно в принцип «клин клином». Найти большую любовь, рыдая по предыдущей, — хорошо продаваемая, но не жизнеспособная сказка. Она приняла это знакомство за приятную осечку судьбы. Да, вот, пожалуй, самое точное определение: счастье — это осечка судьбы.

Вернувшись домой, Дина поспешила повторить прогулку на привычной территории, будучи уверенной в том, что очарование эпизода — заслуга Стокгольма, а не Шурика. Но тот озадачил ее еще больше тем, что… подбросил ей идею. В это трудно поверить, но на заре их романа месье Фомичев был пригоден даже для рабочих задач!

…Пришлось моментальной вспышкой вспомнить все хорошее, пока Шурик в черной меланхолии собирал обломки своего подарка. Мелькнула вопросительная мысль: зачем он это делает? Любой мужчина на его месте просто ушел бы, хлопнув дверью. Из душевных глубин начинала подниматься горькая нежность. На то и рассчитывал, мерзавец? Возможно. И расчет срабатывал… Все, ты в ловушке, ты снова любишь этого охламона, никчемного и эгоистичного. Но ведь и бездарностью его не назовешь. Он не умеет ничего из того, что умеют все, но он умеет то, чего никто не умеет.

…И в тот момент, когда они познакомились, Дина занималась совершенно чуждым ей. Стратегией продвижения брендов! Хотя точнее было сказать, что она занималась тем, что ей изначально нравилось, но ее представления о том, как надо делать продукт привлекательным, резко расходились с извращенными взглядами руководства. Она была тогда на грани ухода из этой фирмы — хотя свободное плавание не сулило ей никаких бонусов, как раньше. И, если честно, полный туман впереди! Но она… любила риск. В тот раз ей никак не давались название и слоган для одной упрямой кондитерской сети. Заказчик был капризен, дотошен и заносчив, а с таким характером от рекламы собственной продукции надо держаться подальше, иначе только отпугнешь покупателя. Он и отпугивал, но на все предложения Дины отвечал безнадежно аргументированным отказом. Ему ничего не нравилось. С ним оставалось только распрощаться, но по причине его перспективности начальство скорее удавилось бы. Все это измучило Дину, и ее отчаяние просочилось в болтовню первых свиданий с Шуриком. Он сочувственно внимал этой чепухе, пока в воздухе не повис вопрос о том, зачем же этому бременскому музыканту забивать себе третий глаз офисной замуристикой. И вдруг Шур на полном серьезе начал рассуждать… об облаках. Сладкое небо! Облака — клочья пены молочного коктейля, метафора наших грез о сладкой жизни и образ светлого ухода. Примиряющий коктейль мечты и смерти. Гигантская рука плеснула в небеса взбитыми сливками, млечный путь превратился в улицу кондитеров. «Проще подсадить народ на уже народное, увеличенное до размеров трансцендентного»…