Все, что получает победитель

— Тебе, друг мой. Ты приехал в свое законное владение. Так-то! Только не округляй глаза. Ты вроде не интриган, но мне все равно не верится, что ты ничего об этом не знал. Марта, которая по документам владела этим домом, оказывается, завещала его тебе. Я, вырастившая ее как родную дочь, прожившая здесь, бог знает сколько лет и изгнанная дьяволом Львом сюда, как в ссылку, была не в счет. Но любое завещание Брахманов — это двойное, тройное… бесконечное дно. В нем оставалось одно условие: если Марта умирает раньше моего сына Левки, то он может выбрать себе любую недвижимую единицу собственности, что принадлежала клану Брахманов. То есть моему гражданскому мужу-дьяволу Льву — чтоб он сдох! — Ксенофонтовичу и Марте Львовне, царство ей небесное… И — что важно! — независимо от того, кому эта недвижимость была завещана ранее. Так вот, когда огласили завещание Марты в узком семейном кругу — без меня, разумеется, я ведь персона нон грата, — Левушка изъявил желание заиметь вот этот домик-развалюху. У всех челюсть отвалилась, как у тебя сейчас, — ведь он мог выбрать квартиру на Лазурном Берегу или еще какую роскошь в Замоскворечье. А он выбрал вот этот домик — потому что я его подговорила. Для меня выбрал. Я здесь ращу его детей. А в Ниццу мне ехать уже поздно. Я не длинноногая студентка, не писатель и не буржуазная старуха. А продать нам те апартаменты не дали бы. Нашлись бы препоны — поверь! Ксенофонтыч планирует закончить там свои дни. Старый индюк надеется быть похороненным рядом с Буниным. Фильм недавно про него посмотрел — и выучил единственную фамилию из русской литературы. Ну как же — коммерческий успех, Нобелевская премия… Но он так и не усвоил, что Бунин лежит под Парижем, на Сен-Женевьев-де-Буа, а там залечь кишка тонка. Все-таки таким стервятникам и денежным мешкам не помешает легкий культурный ликбез… хотя бы корысти ради.

Серж ходил на могилу Марты только один раз. Больше не смог. Теперь он понял, почему. Все это — бренная материя, пролегшая между ними. Серж и до разговора с тетей Паной не мог не думать о том, что его доля в завещании все же была. И это — не те жалкие триста тысяч, которыми потрясал старик Брахман, чтобы откупиться. Все, согласно метафизической логике: место, где Серж почувствовал себя дома, — действительно его дом. Только он его подарил, сам об этом не зная. Неплохое начало третьего, срединного и самого важного пути в его жизни — подарить дом доброй женщине и ее внукам.

Но ведь у него и так не должно было ничего остаться от Марты. С чем пришел, с тем и ушел. Он не нахлебник, а экспериментатор. Все, что обещала Марта, все, что она планировала и задумывала, оказалось мифом и омутом. А ее придуманный ребенок? Религиозные демонстративные ханжи, конечно, ее съели бы живьем за такую свободу человека от человека. Но когда-нибудь такой выбор уже не будет никого шокировать. И такие странные завещания…

— Прасковья Николаевна, я думаю, что это блеф, — вздохнул Серж, утешая заодно и себя. — Если бы Марта осталась жива, она бы сто раз изменила свою волю. Мы ведь не собирались с ней жить до старости. А после нашего расставания она просто исключила бы меня из наследников. Какое моральное право я имею на этот дом, который и вижу-то впервые…

— А человеческая воля редко бывает справедливой, — отозвалась тетя Пана. — Насчет «не собирались жить до старости» — так это ты не собирался. А Марта и в этом соревновании хотела победить. Хотела доказать миру живучесть вашего мезальянса. Ведь она выросла из девочки-недотроги, которая жила с мыслью, что своим рождением она убила родную мать. Ее папаша чувству вины подыгрывал, потому что ему не нужна была женственная дочь, ему нужна была свирепая правая рука, цепная шавка… Ему было выгодно, что она на самом глубинном уровне боялась рожать. Роды, читай: смерть, раз такое случилось с ее драгоценной мамочкой… Марта, конечно, не могла ее помнить, но боготворила, идеализировала жадно, до невроза. Я ее нянчила с пеленок, а она каким-то звериным чутьем чувствовала, что я — служанка, ниже ее по рождению. Для меня это было испытание, вызов — заслужить ее доверие. О любви я не мечтала.

— Ваш союз с Ксенофонтовичем тоже ведь мезальянс…

Тетя Пана усмехнулась: