Все, что произошло в отеле

– Нет, успел пожалеть, что не сделал этого раньше. А теперь жалею, что оказался плохим мужем. Настя – она ведь смешливая. Мне нравилось, как она улыбается, будто светится. Когда мы встречались, она всегда смеялась. Любой моей шутке. А когда все началось – подготовка к свадьбе, сама свадьба… Настя перестала улыбаться, вообще. Стала другой. Больше не смеется. Понимаете? Ей плохо, я вижу. Она будто отрабатывает этот медовый месяц. Ей все не в радость. Я чувствую себя виноватым за все это, – признался Леша. – Понимаете, будто за чужие грехи расплачиваюсь. Нет, конечно, я не верю во всю эту белиберду. Знаете, я всегда считался неудачным ребенком. Капризным, недостаточно умным, без особых талантов, таких чтобы явных. Обычный мальчик со средними способностями. Вечно обманывал ожидания, надежды, которые на меня возлагались. Мама… я ее всегда разочаровывал. Она мечтала о другом сыне, которым могла бы – нет, не гордиться, а хвастаться. Я же оказался единственным ребенком, мама больше не могла родить – роды были тяжелыми и лишили ее возможности иметь детей. Мама с детства мне говорила, что я виноват в том, что у нее больше не может быть детей, которые могли бы оказаться умнее, талантливее меня. Я всегда для нее был бракованным, что ли. И только Настя сказала: «Да пофиг, у нас своя жизнь». Мне с ней не надо делать вид, притворяться. Я ей нравлюсь любым – пусть не самым успешным, не самым сильным, амбициозным. Мои родители… точнее мама… она сама из провинции. Вышла замуж за москвича, моего отца. Она хотела для меня самого лучшего – лучшей, самой знаменитой школы, лучшего вуза, лучшей работы. Все, чего не было у нее. А я всегда ее расстраивал. Из лучшей школы меня отчислили, и я вернулся в свою старую, во дворе. Школа считалась слабенькой и вообще непрестижной. Мать тогда кричала, что такие связи подняли, чтобы пристроить меня в эту знаменитую школу, а я не соответствовал… Потом вуз, факультет, который выбрала мать. Я все время находился на грани отчисления, заваливал один экзамен за другим. Не потому, что не хотел учиться, просто… не знаю почему. Отцу приходилось подключать связи. Работа… Это все связи отца. Я опять не соответствовал, даже не пытался. И вот теперь Настя… Даже в этом я разочаровал мать. Отцу все равно. Он давно пьет. Раньше выпивал тайно, сейчас уже не скрывает. А мать делает вид, что ничего не происходит. Живет в своем мире. Мне надоело жить в ее мире, поэтому я женился на Насте.

– То есть Настя оказалась заложницей вашей ситуации. Вы ее вроде как любите, но женились, чтобы насолить матери, – заметил Иван.

– Можно и так сказать. Наверное, вы правы. Я подлец, слабак, – согласился Леша.

– И что будете делать? После этого медового месяца?

– Не знаю, честно, – признался Леша.

– Ладно, удачи вам. Не мешайте спиртное. Пить вы не умеете, – посоветовал Иван.

– Да, спасибо. Я вообще-то не пью. Когда отец стал утром класть в портфель бутылку виски, уходя в институт на лекции – он профессор, очень известный, – а вечером в мусорном ведре лежала уже пустая бутылка, я решил, что пить точно не буду. Отца не уволили из института даже после того, как он обмочился на лекции и пьяным приставал к студентке. Сохранили зарплату. Просто попросили больше не появляться в институте. Мать опять сделала вид, что ничего не произошло, а студентка чуть ли не сама на профессора набросилась. Они никогда не любили друг друга – мои отец и мать. Я в детстве никогда не видел их сидящими рядом за столом, обнимающимися. Они жили отдельно, но в одной квартире. Они не были близки. Я так не хочу. Настя… Она все время меня обнимает, держит за руку, целует, прижимается. Мне это нравится. Мать считает, что тискаться на людях неприлично. Когда Настя меня целует, мать делает такое лицо, будто ей под нос кусок дерьма положили.

– Так, Алексей, давайте вернемся к тому вечеру, когда Виолетта Аркадьевна ворвалась в ваш номер. – Старший следователь просмотрел записи.

– Мы ругались. Тогда позвонила мать. Настя начала плакать. Я пытался ее успокоить, – ответил Леша.

– И что было дальше?

– Ничего. Виолетта Аркадьевна сказала, что слышит наши крики и споры в своем номере, и попросила успокоиться. Она была вежливой. Настя продолжала рыдать. Виолетта Аркадьевна дала ей таблетку. Сидела с Настей в комнате. Я видел, как она гладила ее по голове, что-то шептала.

– Странно, ваша супруга описывала это совсем иначе, – заметил Иван.