Все, что ты только сможешь узнать

Истории, которые я писала все школьные годы, были местом действия для моей зарождавшейся мечты о принадлежности. Эти придуманные миры стали еще одним убежищем, но долгое время мне было трудно обнаружить саму себя в собственных творениях. Даже когда я давала наибольшую волю себе и воображению, выглядывая за пределы собственной живой реальности, я не могла представить никого похожего на себя в центре истории. Пытаясь писать романы, лежа на кровати с шариковой ручкой и пружинным блокнотом в руках, я воображала девочек, способных перехитрить взрослых и спасавших лучших друзей от похитителей; девочек, которые участвовали в гонках Айдитарод на собачьих упряжках в Аляске; девочек, путешествовавших по мирам далеко за пределами нашей галактики, – девочек, которые всегда были белыми. Чтобы быть героиней, думала я, нужно быть красивой и обожаемой. Чтобы быть красивой и обожаемой, нужно быть белой. На свете были миллионы девочек-азиаток, таких же как я, игравших главные роли в своих собственных больших и маленьких драмах. Но это еще не приходило мне в голову; я этого не ощущала и не видела.

Однажды весной, когда мне было десять лет, родители повезли меня в Сиэтл. С той недели я помню множество прогулок по крутым гористым подъемам, ошеломительные виды на гору Рейнир, возвышавшуюся над городом. Стоя на палубе парома и наблюдая, как ширится пенный белый след за кормой судна, лениво ползущего к берегу, я не могла отделаться от ощущения, что мы едем на вершине небоскреба. Родители проехали мимо того дома, где они снимали квартирку; мы притормозили и немного постояли у тротуара – достаточно долго, чтобы я успела представить своих отца и мать двадцатилетними, выглядывающими из самых верхних окон.

Но самой драгоценной для меня вылазкой той недели стал поход в международный район Чайна-таун и в «Уваджимайю», гигантский азиатский супермаркет. Этот исполинский магазин-рынок настолько отличался от супермаркета, в котором мы закупали продукты дома! Он взрывался странными, удивительными запахами, ломился от ящиков и бочек с овощами и фруктами, удивлял аквариумами с живой рыбой и еще большим количеством морепродуктов и мяса на льду, нагроможденными друг на друга изделиями из фаянса и керамики и лакированными палочками для еды. Хотя там были тысячи диковинок, которые можно было и пощупать, и попробовать, и попытаться впитать в себя, меня на самом деле больше всего завораживали люди: никогда прежде я еще не бывала со всех сторон окружена азиатами.

Разумеется, мне случалось видеть и других азиатов (считаные единицы дома и намного больше здесь, в Сиэтле, чем в любых других местах, где нам случалось бывать), но в этом волшебном магазине они были повсюду. Деловитые азиаты-покупатели сновали мимо нас, сжимая в руках списки покупок; азиатские бабушки и тетушки цепко окидывали продукты критическим взглядом, а руки их оттягивали вместительные хозяйственные сумки; родители-азиаты толкали перед собой тележки и коляски, ведя детей за руку. Мы с мамой в унисон сюсюкали над щекастыми младенцами и малышами с такими же торчащими во все стороны, прямыми, бросающими вызов гравитации волосами, какие я видела на своих младенческих фотографиях, – теми волосами, с которыми так мучилась моя мама, перепробовав все известные ей способы заставить их лежать ровно и послушно. «Неужели тебе не хотелось бы взять одного такого с собой домой? – говорила мне мама. – Маленького братика или сестричку для себя!»

Дома, в родном городке, я вела тайный непрерывный подсчет всех до единого азиатов, которых когда-либо видела на людях. С некоторыми из них я здоровалась кивком. С той женщиной из «Минит-Маркет». С людьми, которым принадлежал китайский ресторан. У нас можно было ходить по улицам месяцы, если не годы, и не увидеть ни одного незнакомого лица. Бродя по Сиэтлу в ту неделю, я пыталась играть в свою игру «посчитай азиатов» – и каждый раз сбивалась. Здесь наконец я была незаметной. Ни у кого не было причин задержать на мне взгляд, не то что обернуться вслед, – хотя, по правде говоря, некоторые прохожие, возможно, все же поглядывали на нас: их глаза фокусировались на мне, потом, метнувшись к моим родителям, снова возвращались к моему лицу. Это было так ново и радостно – быть одной из многих; это было окошко в мир – такой, каким он мог бы быть.

Почему мои родители не растили меня в таком городе, как этот? Когда я спросила, не сможем ли мы переехать сюда насовсем, уверена, они подумали, что я шучу; но я не шутила. Семя этой идеи, странной и полной надежды, было посеяно в моем сознании: были, были реальные места, причем не в далекой Корее, а здесь, в моей собственной стране, где я могла бы быть просто еще одним лицом в толпе.