Все девушки любят опаздывать

— Не спится тебе? — участливо спросил дворник.

— Угу.

— Вот и мне почему — то не спалось. Наверное, магнитная буря начинается. Ворочался, ворочался… А, думаю, чем даром валяться, пойду лучше подмету.

— Хорошая у вас работа, на свежем воздухе, — улыбнулась я.

— А у тебя что, плохая?

— Нет, у меня тоже хорошая. — Я сначала ответила и только потом поняла, что работа у меня и в самом деле замечательная. Сижу в приличном офисе, среди славных, умных, симпатичных девчонок, которым, как и мне, недостает приличных кавалеров.

— А кем ты работаешь?

— Я менеджер по рекрутингу. Занимаюсь подбором персонала.

— Менеджер, — уважительно повторил дворник. — Поди, много зарабатываешь?

— Не так чтобы много, но мне хватает…

— Вот! — радостно воскликнул он и взметнул древко метлы высоко, как знамя, прямо в вечное, бесконечное небо. — Всегда найдутся те, кто побогаче нас, но важно быть довольным тем, что имеешь.

— Работать вообще нужно так, будто тебе вовсе не надо денег, иначе ничего стоящего не получится, — выпалила я, радуясь обретенному взаимопониманию. Какая зарплата у дворников? Курам на смех, а этот еще не старый человек старается не за страх, а за совесть, наводит порядок…

— Поздравляю, — ни с того ни с сего сказал он.

— С чем?

— Мало кто знает, что он счастлив. А жизнь — штука короткая, и ни секунды утраченного времени не вернешь. Надо успеть все понять.

— Ой, и точно: заговорилась я с вами, а время — то бежит, пора собираться на службу! — Я вскочила, кинула окурок в урну, попрощалась: — Всего вам доброго!

— И тебе — добрый путь, — напутствовал меня философ с метлой и продолжил скрести асфальт.

Дома я для начала залезла в ванну и вымыла волосы душистым шампунем, потому что девушка с непомытой головой — это воплощенный кошмар. Хуже нее только девушка вообще без головы!.. В это утро мне хотелось выглядеть экстраординарно, и я долго укладывала волосы с помощью геля, пенки, воска, лака и всего остального, что подвернулось под руку. Из кухни успела выветриться вонь, форточку можно было притворить. Я разложила на столе всю свою косметику и принялась трудиться над созданием нового, пригодного для счастья, лица. Между прочим, выполнить полупрозрачный, едва заметный дневной макияж гораздо сложнее, чем броский, вечерний… Когда я покончила с этим увлекательным занятием, мне стало немножко жаль, что Александр Анисимов не видит, как поразительно я преобразилась и расцвела. Да что он вообще видел? Умытое лицо, намазанное кремом, или неумытое в потеках туши… еще мою заспанную физиономию со щекой, на которой отпечатались складки от подушки. Поди — ка, считает меня дурнушкой…

К тому времени, как я вышла на улицу, на небе уже показалось солнце — мерклое, блеклое, как яичный желток из — под инкубаторской несушки. Изо всех своих слабеньких сил солнце стремилось украсить землю: оно играло на окнах и на ветках деревьев, купалось в застывших лужах. Я встретила на пути к метро длинную наледь и прокатилась по ней, как фигуристка на катке, изобразив ласточку. На душе сделалось светло, будто внутри меня поселилось маленькое солнышко, и я звонко, с чувством, запела:

С веток облетает черемухи цвет,
Усидишь ли дома в восемнадцать лет?

Отчего на ум пришла именно эта песня про давно минувшие восемнадцать лет? Ведь черемухой и не пахло, она давным — давно отцвела… Откуда мне знать. Я просто пела, будто меня никто не слышит, а прохожие оглядывались на меня, как на городскую сумасшедшую. Тут я и сама оглянулась завороженно и замедлила шаг. На парковке в ряд стояли автомобили с крышами, подернутыми блескучей ледяной коркой, к их ветровым стеклам приклеились разноцветные, разномастные листья: тополиные, липовые, кленовые, березовые. Будто осень прислала их владельцам ворох последних, прощальных любовных записок… Ох, как же это… волнующе… красиво и печально…

Я бы тоже могла написать Грине: «Прощай, я тебя любила, а теперь прощаю!»… И жить дальше, не оглядываясь назад. Но он не любит читать и не верит в высокую, космическую метафизику человеческих отношений.

Илона Карловна тоже не верит в метафизику: ей вынь да положь конкретику трудовой дисциплины, нацеленной на высокий товарооборот. Госпожа директорша, поджидавшая меня на пороге офиса, воспроизвела в современном ключе сюжет исторической картины Василия Сурикова «Утро стрелецкой казни»:

— Вы опять?! — вскричала она и махнула рукой, как секирой, чуть не отрубив мою чисто помытую голову.

— Что — опять? — опустила я глаза.

— Вы опять опаздываете, Малиновская!

— Я не нарочно, в будильнике батарейка села, и…

— Придумайте какую — нибудь отговорку посвежее! Вечно у вас все не слава богу: часы, транспорт, сантехника, лифты…

Да, с лифтами я дала маху: уже несколько раз ссылалась на то, что застряла в кабине неисправного подъемника. Если Илонка узнает, что лифта в пятиэтажке, где я живу, не существует… От конфуза я взмокла, стала расстегивать плащ, бормоча заплетающимся языком: