Все девушки любят опаздывать

— Каждому свое, — рассудил трезвенник Грин. — Тем не менее я бы посоветовал вам обменять квартиру на меньшую по площади и получить доплату. А что? Хлопоты с уборкой отпадут, а деньги всегда пригодятся.

— Вот еще возиться, — отмахнулся папа и стянул с шеи галстук.

У Грини зазвонил мобильник, и он, извинившись, вышел из гостиной.

— Юля, с какой стати твой друг интересуется нашей квартирой? — насторожилась мама. — Может быть, желает улучшить свои жилищные условия за наш счет?

— Нет, мамочка, как ты могла такое подумать? Гриня — директор агентства недвижимости, у него любая жилплощадь возбуждает профессиональный инстинкт.

— Что — то в твоем Григории напутано, дочка. Какой — то он не такой, — напрямую заявил отец, — не пьет, футболом не увлекается и вообще…

— Наш Александр определенно лучше, — подтвердила мама.

Мои родители во всех ситуациях поддерживают друг друга, и мне в одиночку их не переспорить… Не одобренный ими женатый жених, вернувшись, сообщил, что нам пора ехать, и посоветовал маме подумать насчет обмена, взвесить все за и против.

— Оставьте, меняться мы не будем, — холодно отрезала мама и стала заворачивать плюшки в пергамент, чтобы дать мне их с собой.

Мы с папой выпили на посошок и закусили невероятно вкусным кроликом. По взглядам загрустивших родителей я почувствовала, что им жаль со мной прощаться: между нами осталась некая недоговоренность. Гриня выразительно переминался на пороге гостиной в распахнутой замшевой куртке. Пришлось поторапливаться. Я встала, а он поклонился хозяевам дома:

— Благодарю вас за радушный прием!

— Да, мы тоже благодарим вас за визит, — суховато произнесла мама и поджала губы.

— Ты все же, брат, не думай о футболе свысока. На матчах такие заварушки случаются, я тебе передать не могу! Сходи как — нибудь на стадион, не пожалеешь, — посоветовал ему папа, пожимая руку на прощание.

Как я понимаю мамочку, как мне жаль ее!.. Полдня стояла у плиты, теперь до позднего вечера будет возиться с грязной посудой, а предложения руки и сердца неудачливой дочери так никто и не сделал… Однако сама я по этому поводу не слишком огорчалась: не все сразу… В голове шумела горилка, намекая, что пора плясать гопак. Все — таки Nemiroff — серьезный напиток. Я достала сигареты. Искоса поглядела на профиль Грина, предвкушая волшебную ночь любви, и стала пускать дым кольцами. Кольца расплывались, прилипая к куполу салона, и образовывали общее сизое облачко. Вдруг из облачка грянул гром, шарахнула молния.

— Сколько можно дымить?! Немедленно выбрось сигарету! — рявкнул Гринберг и резко нажал на тормоз, от чего меня ощутимо качнуло.

Оказывается, «хаммер» успел въехать в мой двор. Опустив стекло, я выполнила пожелание водителя и попросила:

— Не сердись, Гринечка. Больше не буду. — Голос прозвучал жалобно и как — то неуверенно. Зато тон Гринберга был более чем жестким и резким:

— Где флеш — карта?!

Я в самом деле не знаю, что такое флеш — карта, потому что я не специалист в цифровых технологиях. Но я не слабоумная. Мгновенно протрезвев, я отрезала:

— Фиг тебе, а не флеш — карта!.. Проваливай! Видеть и знать тебя больше не желаю!

— О, Малиновская, а как же твоя неземная любовь? — Грин иронично усмехнулся и сам себя осек: — Идиотка! Неужели не врубаешься, с кем ты связалась?! Тебе это надо: так подставляться?.. Я‑то уеду, а ты, рыбка, попалась на крючок. Имей в виду: за домом следят, твой телефон прослушивают. Отдай по — хорошему, или…

— Или что? — решила уточнить я, проваливаясь в тошнотворную пустоту и впадая в браваду от сознания неминуемой гибели. — Пытать станете? Растерзаете?.. Хм, кто бы вас боялся? Отряд пресмыкающихся…

Кое — как, на подламывающихся ногах, я выгреблась из машины и с ненавистью хлопнула дверцей. Правильно говорят, что от любви до ненависти один шаг. Вот я его и сделала…

На площадке в подъезде возле моей двери стояла баба Глаша в накинутом на плечи стареньком пальтеце:

— Ой, наконец — то ты воротилась, Юлечка! Разве же можно дом без присмотра оставлять? Воров — то нонче что на том бродяге клопов!

Я думала, что после фокусов Гринберга меня уже ничем не удивишь. Я ошибалась. Вид собственной двери вогнал меня в столбняк. То, что еще в полдень было хлипким, но все — таки замком, сейчас представляло собой зияющую дыру. С холодеющим сердцем я толкнула дверь, включила свет. В прихожей царил изрядный беспорядок: обувная полка перевернута, головные уборы валяются тут же, под ногами, на сбитом в гармошку коврике. Баба Глаша вошла следом за мной, не переставая охать:

— Ой — ей, как набедокурили! Много чего утащили, а, Юля?

— Нет, вроде все цело, — ответила я, не солгав.