Читаем Все дни, все ночи. Современная шведская пьеса полностью

Хенрик. Конечно, удастся. Дом такой огромный.

Эва. И жуткий.

Маргарета. Жуткий?

Эва. Я имею в виду — в это время года. (Ищет что-то в сумочке, вынимает квитанцию на оплату, рассматривает ее.) Семнадцать крон за месячную подписку на «Свенска-Дагбладет». (Почти наивно.) Это дешево?

Хенрик. Д-да...

Эва. Папа... Это дешево?

Хенрик. Не знаю... Шестнадцать крон?

Эва. За месяц.

Хенрик. По-моему, дешево.

Эва. Что ж, надо все испробовать. (Прячет квитанцию в сумочку.) Я хочу сказать, огромный и мрачный. А вообще, может, он сгорит.


Пауза.


Хенрик. Да... Все зависит от самочувствия.

Эва. Правда, сад хорош. С вишневыми деревьями.

Маргарета. Сад просто изумительный. Я бы рада иметь такой.

Эва. Что это на тебя нашло?

Хенрик. Он, наверно, уже весь в осенних красках.

Эва. В зимних. Мама!

Хенрик. Вообще-то сегодня было по-настоящему тепло и ясно.

Эва. Настроение не зимнее.

Хенрик. Извини?

Эва. Настроение, говорю, не зимнее.

Хенрик. Подожди, вот лед станет.

Эва. Чуть побольше зимы. (Пауза.) Мама!

Маргарета. Что это, виски? Я с трудом отличаю виски от хереса.

Эва. Как ты себя чувствуешь?

Маргарета. Не знаю... И не обращаю внимания.

Эва. Да, в общем, не все ли равно.

Маргарета. По-моему, я скоро перестану понимать, кто я такая. Она словно пыталась отнять у меня мое «я».

Эва. Ты же знаешь, какая она.

Маргарета. Нет, не знаю!

Хенрик. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Маргарета. Да, расскажи, например, сколько стоят шестьдесят граммов водки в кафе Риш. Шестьдесят крон? Где дороже, там или в Оперном баре? А сколько стоят те же шестьдесят граммов в Артистическом кафе? И вообще, где ты ешь? Эва, а где обедаешь ты?

Эва. Где я обедаю?

Маргарета. Ну да. Где?

Эва. В кафе Сален. Если успеваю. Но вообще-то я успеваю только проглотить холодный гамбургер.

Маргарета. А там хорошо кормят? И сколько это стоит? (Долгая пауза.) Вот лежит в моей комнате человек, переполненный только ненавистью и упреками. И думает об одном — как бы мне еще напакостить.


Пауза.


Эва. Зачем ты обращаешь внимание?

Маргарета. Это моя дочь!

Эва. Она прет напролом... как танк. Ей это нравится. Она любит привлекать к себе внимание. Ей бы надо быть актрисой. Правда, тогда шел бы один сплошной монолог и ни у кого не хватило бы сил его слушать. Она никогда не дает тебе высказаться, ты не можешь закончить ни одной фразы. «Вот именно, именно, — говорит она, — точно, я понимаю. Точно, я знала это еще в одиннадцать лет».

Хенрик. А я люблю, когда она так... горячится. Тогда ей вроде бы снова восемь или девять лет.

Маргарета. У меня такое чувство, будто у меня в животе огромная дыра. Будто меня вспороли. Я совершенно опустошена.

Хенрик. Это стимулирует.

Эва. Ну и ну!

Маргарета. Да уж... Да-а.

Эва. Почему она не пойдет к терапевту?

Маргарета. Почему она в полицию не пойдет? Но она ходит. По ее словам.

Хенрик. Она ходит к терапевту.

Эва. Брр!

Маргарета. От этого только еще хуже.

Хенрик. Да. (Пауза.) Но...

Маргарета. Ей тридцать восемь лет! Она взрослый человек.

Хенрик. Но...

Маргарета. Ненавижу этих дураков-терапевтов, которые только и умеют, что наблюдать со стороны. А знают они не больше, чем любая нормальная мать, которая водит своего ребенка к песочнице. Как дети общаются... что ребенка замечают и признают, если он протянет совок другому ребенку, а тот возьмет совок и насыплет песок в ведерко... что тогда, значит, его признали... И что он поднимет крик, если другой ребенок вместо того, чтобы сыпать песок в ведерко, станет бросаться песком в него самого... И так всю жизнь, все та же песочница... чтобы тебя заметили и признали! Может, мы слишком мало на нее смотрели? Или наоборот... (Подходит к книжной полке.) Эту книгу я получаю от нее в подарок три года подряд. (Снимает с полки книгу в мягкой обложке.) Одну и ту же книгу. А может, авторша написала три разных книги... об одном и том же... очевидно, обо мне... Я видела ее по телевизору прошлым летом! И так разозлилась! Строит из себя!... И она винит меня за все, что случилось, это я уже об Анне. Из-за меня она, видите ли, заболела...

Хенрик. Болезнь болезни рознь.

Маргарета. Не замечай... Нет, нет... А чего именно не замечай?.. Не замечай... того, что происходит. А может, не отмечай. Как метят простыни и нижнее белье? Но так нельзя... Или это одна из заповедей... Но... все равно нельзя... Только бы избежать... Суметь избежать.

Хенрик. Успокойся.

Эва. Теперь ты заговорила как Анна.

Хенрик. И правда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Соколы
Соколы

В новую книгу известного современного писателя включен его знаменитый роман «Тля», который после первой публикации произвел в советском обществе эффект разорвавшейся атомной бомбы. Совковые критики заклеймили роман, но время показало, что автор был глубоко прав. Он далеко смотрел вперед, и первым рассказал о том, как человеческая тля разъедает Россию, рассказал, к чему это может привести. Мы стали свидетелями, как сбылись все опасения дальновидного писателя. Тля сожрала великую державу со всеми потрохами.Во вторую часть книги вошли воспоминания о великих современниках писателя, с которыми ему посчастливилось дружить и тесно общаться долгие годы. Это рассказы о тех людях, которые строили великое государство, которыми всегда будет гордиться Россия. Тля исчезнет, а Соколы останутся навсегда.

Валерий Валерьевич Печейкин , Иван Михайлович Шевцов

Публицистика / Драматургия / Документальное