— Часть меня надеется, что я все уладил с ним. Что будет достаточно того, что я сейчас здесь, но я не знаю, будет ли это так. Я не знаю, оглянется ли он как-нибудь в прошлое и подумает, что я был его отцом наполовину. Что он не важен для меня. Вот почему я пытаюсь, по крайней мере, знать, что я сделал. Что я сделал всё, что смог придумать, чтобы быть рядом с ним, но откуда мне знать, верно? Может быть, он будет стариком, когда решит это. Возможно, нет.
Роудс продолжил:
— Моя мама даже не пыталась быть хорошей мамой. Я не могу вспомнить ни одного положительного воспоминания о ней. Думаю, мой старший брат может, возможно, и тот, что сразу после него по возрасту, но не более того. Я никогда не буду оглядываться назад и думать о ней с любовью. Я не чувствую, что я что-то упустил с ней, и это дерьмово. Мне жаль ее за то, через что ей пришлось пройти, но я не просил о ее любви ко мне. Но Амос, я просил. Я хотел его любви. Я хотел сделать бoльшее, чем то, что было у меня.
Я потянулась к нему и взяла его ладонь в свою, а когда этого показалось недостаточно, то другой рукой накрыла сверху.
Он сжал ее, его серые глаза блуждали по моему лицу.
— Возможно, в этом и есть смысл быть родителем: ты можешь просто надеяться, что того, что ты сделал — достаточно. Если тебе не все равно. Надеешься, что любовь, которую ты подарил — если действительно постараешься, — останется с твоими детьми, когда они станут старше. Чтобы они могли оглянуться на то, что ты сделал, и быть довольными. Ты надеешься, что они знают счастье. Но нет никакого способа узнать, не так ли?
Этот мужчина… Я не знаю, что бы я делала без него.
Сжав губы, я кивнула, слезы наполнили мои глаза. Я медленно опустила голову к нашим соединённым рукам, пока его кулак не уперся мне в щеку, и сказала ему каркающим голосом:
— Он любит тебя, Роудс. Не так давно он сказал мне, что хочет, чтобы ты был счастлив. С того момента, как я встретила вас двоих, я могла сказать, что ты любишь его больше всего на свете. Я уверена, что именно поэтому Билли и Софи не отвлекали тебя по пустякам и не говорили, что тебе нужно беспокоиться. Если бы ты не делал достаточно… если бы ты не был рядом с ним достаточно… Я уверена, они бы что-нибудь сказали. — Я попыталась вдохнуть, но дыхание было прерывистым. — Хорошие родители не обязательно должны быть идеальными. Точно так же, как ты любишь своего ребенка, даже если он тебя нет.
Удушье, которое схватило меня за горло, было внезапным и резким, еще несколько слез скатились по моим щекам, и я икнула, а потом снова. И что-то — это должно быть, его рука — гладило меня по затылку, его пальцы гладили мои распущенные волосы; я не расчесывала их с тех пор, как приняла душ. Его слова были мягкими, когда он сказал:
— Я знаю. Я знаю, ты скучаешь по ней. Точно так же, как ты можешь сказать, что я люблю Ама, я могу сказать, что ты любила свою маму.
— Я действительно любила. Я действительно люблю, — согласилась я, всхлипывая, чувствуя, как моя грудь трещит от любви и горя. — Наконец-то это кажется… окончательным, и это меня огорчает, но также и злит.
Он гладил меня по волосам, затем по щекам, снова и снова. Мои слезы в конце концов пролились сквозь его пальцы, по тыльной стороне его рук, когда он коснулся моего лица. Затем я начала рассказывать ему все то, чем делилась со своим терапевтом последние несколько дней. Но с ним всё было иначе.
— Я чертовски зла, Роудс. На все. На мир, на Бога, на себя, а иногда даже на нее. Зачем ей вообще нужно было идти в этот гребаный поход? Почему она не могла пойти по намеченному пути? Почему она просто не дождалась, пока я пойду с ней? Ты знаешь? Я ненавижу злиться и ненавижу грустить, но ничего не могу с собой поделать. Я не понимаю. Я чувствую себя такой сбитой с толку, — поспешно сказала я ему, взяв одну из его рук и крепко сжав ее.
— В то же время я так рада, что ее нашли, но я скучаю по ней и снова ощущаю вину. Вину за вещи, которые я прорабатывала, вещи, из-за которых я знаю, что не должна чувствовать себя плохо. Что ничего из того, что произошло, не было моей виной, но… это больно. До сих пор. И это всегда будет больно. Я знаю это. Это должно быть так. Потому что нет такого, что ты любишь кого-то, теряешь его, а затем продолжаешь жить своей обычной жизнью.
После секундной паузы я продолжаю:
— Мне тоже интересно… она знала? Знала ли она, что я любила ее? Знает ли она, как сильно я скучаю по ней? Как сильно я все еще хочу, чтобы она была рядом? Знает ли она, что по большей части со мной все в порядке? Что у меня были люди, которые любили меня и заботились обо мне, или она беспокоилась о том, что должно было случиться? Надеюсь, она знает, что все закончилось хорошо, потому что мне невыносима мысль, что она волновалась.
Мой голос срывался снова и снова, большинство моих слов были бессвязными и, вероятно, неразборчивыми, слезы попадали на руку, которая все еще касалась моих щек.