Все дороги ведут сюда (ЛП)

Роудс поднял мое лицо и встретил меня своими невероятными серыми глазами. Когда я попыталась опустить подбородок, он удержал меня. Все в нем было таким сосредоточенным, таким интенсивным, как будто он не оставлял мне возможности неправильно его истолковать.

— Я может и не знаю всего, но если когда ты была моложе, ты была такой, какой есть сейчас, она должна была знать, что ты к ней чувствуешь. Я уверен, что знание того, что она была любима тобой, должно было осветить её жизнь, — осторожно прошептал он хриплым голосом.

Я с трудом сглотнула на мгновение, прежде чем обмякла, а затем наклонилась и уткнулась лицом ему в плечо. И Роудс… чудесный-чудесный Роудс просунул руки под меня и посадил к себе на колени, без усилий, так легко. Одна рука низко обхватила мою спину, а другая разместилась сбоку моей талии. И я устроилась прямо на нем.

— Это нормально быть грустной. Также нормально быть злой.

Я прижалась носом к его горлу. Его кожа была мягкой.

— Мой бывший так расстраивался из-за меня, когда у меня были плохие дни. Когда мне было особенно грустно. Он сказал бы, что я достаточно настрадалась и что моя мама больше не хочет, чтобы я была такой грустной, и что от этого будет еще хуже. Обычно я в порядке, но иногда нет, и меня выводят из себя случайные вещи. Я хочу жить, я хочу быть счастливой, но я скучаю по ней и хочу, чтобы она вернулась.

Одна из его больших рук обхватила мое бедро, и я могла чувствовать ровное биение его сердца у моего носа.

— Я думал, мы решили, что твой бывший идиот, — пробормотал Роудс. — Я надеюсь, что когда-нибудь, если я уйду, кто-то полюбит меня настолько, что будет скучать по мне до конца своей жизни.

Он убил меня. Он действительно сделал это. Я немного фыркнула ему в горло, еще сильнее вжавшись в теплую кожу.

— Мой пес Панкейк умер несколько лет назад, и я до сих пор задыхаюсь, когда думаю о нем. Я говорю себе, что не могу завести другую собаку, потому что я недостаточно нахожусь дома, но, между нами говоря, это в первую очередь заставляет меня чувствовать, что я предаю его. — Клянусь, он провел губами по моему лбу, прижимая меня еще ближе. — Тебе никогда не нужно скрывать свое горе. Не от меня.

Что-то болезненное и прекрасное пронзило мое сердце. — Тебе тоже. Мне жаль твоего Панкейка. Он был на фотографии, которую я тебе подарила, да? Я уверена, что он был потрясающим. Может быть, если ты когда-нибудь захочешь, ты сможешь показать мне еще несколько его фотографий. Я хотела бы их увидеть.

Голос Роудса стал напряженным. — Он был таким, и я покажу, — пообещал он.

Я вжала свое лицо еще сильнее в его горло, и мне потребовались минуты, прежде чем я смогла подобрать больше слов.

— Моя мама хотела бы, чтобы я была счастлива, я это знаю. Она говорила мне, что я не знала, что она не хочет меня бросать. Она говорила мне не тратить много времени на то, чтобы расстраиваться, а вместо этого жить своей жизнью. Я знаю это. В глубине души я знаю, что все, что случилось, было несчастным случаем, и я ничего не могу сделать, чтобы это изменить. И я действительно довольна тем, где я сейчас. Просто тяжело…

— Эй, — сказал он. — Иногда ты подбираешь орлов, как цыплят, а иногда с криком убегаешь от невинных летучих мышей. Ты мне нравишься в обоих случаях, ангел. Во всех случаях.

Из меня вырвался сдавленный звук смеси боли и смеха, и я готова поклясться, что его руки сжались еще крепче.

Я не могла не обнять его крепко в ответ.

— Я просто… я действительно просто хочу… надеюсь, она знает, как сильно я ее люблю. Как бы я хотела, чтобы она была здесь. Но также, даже если все эти дерьмовые вещи должны были случиться… я рада, что они привели меня сюда. — Мои пальцы сплелись вокруг его предплечья. — Я рада, что ты здесь, Роудс. Я так рада, что ты есть в моей жизни. Спасибо за то, что ты так добр ко мне.

Его рука гладила меня по волосам, и его пульс стучал под моей щекой, и я едва могла слышать, как он сказал:

— В любое время, когда я тебе понадоблюсь, я здесь. Прямо здесь.

Я прижалась к нему и понизила голос: — Не говори Юки, но ты теперь мой самый лучший друг.

Его кадык дернулся, и я не могла даже представить, каким хриплым прозвучал его голос, когда он сказал:

— Ты тоже мой лучший друг, дорогая. — Он опять резко сглотнул, его голос был еще более грубым, но слова были самыми мягкими, самыми искренними, что я когда-либо слышала. — Я действительно скучал по тому, как ты болтаешь, ты знаешь это?

И именно тогда, прижавшись лицом к его горлу, с теплым телом подо мной и вокруг меня, я рассказала ему о некоторых из моих самых любимых воспоминаний о моей маме. О том, как она была прекрасна. О том, какой смешной она могла быть. О том, что она ничего не боялась, по крайней мере, мне так казалось.

Я болтала, болтала и болтала, а он слушал, слушал и слушал.

И я еще немного поплакала, но это было нормально.