Все дороги ведут в Рим

– О боги, я еще подумал… – пробормотал префект претория. – Ведь так и подумал… Но многие за тебя, Цезарь.

– Я – бывший Цезарь. Император вернул мне римское гражданство. Но это ничего не меняет. Когда-то, много лет назад, я бы мог стать императором. Но не теперь. Теперь все изменилось – и я, и Империя. Постум будет хорошим императором – поверь мне, я не лгу.

– Цезарь, я всю жизнь мечтал служить только тебе.

– Твой отец служил мне. А ты служи моему сыну.

– Цезарь!

– Этот разговор останется между нами, – отрезал Элий.

– Подожди. – Кажется, Рутилий растерялся. Он срочно подыскивал слова… Он не знал, что сказать. – Скажи, как погиб отец? Ты знаешь?

Элий ожидал этого вопроса. Но все равно слова подбирал с трудом:

– Сам не видел. Я был ранен и находился в госпитале. Но другие… говорят, он погиб на стене, сражаясь до последнего. Тело его было вывезено из Нисибиса и предано огню, как положено.

– А как ты уцелел?

– Все дело в неисполненном желании. Гладиатор Юний Вер выиграл для меня какое-то желание. Какое – не знаю. Но пока оно не исполнится, я буду жить. Пули и стрелы летят мимо, я оправляюсь от смертельных ран, спасаюсь, когда все остальные погибают. И даже после самых страшных поражений остаюсь в живых. Мне надоела моя неуязвимость, она походит на обман и предательство по отношению к другим. Но я ничего не могу сделать. Даже не догадываюсь, что за условие должно сбыться, чтобы я мог погибнуть. Одно знаю: оно еще не сбылось. А тогда в Нисибисе… Мы умчались на катерах по водам реки Джаг-Джаг. Спроси трибуна Неофрона, он расскажет. – И добавил после паузы: – Учти – я не оправдываюсь.

Рутилий кивнул. Но чего на самом деле хотел префект претория от бывшего Цезаря, тот не понял.

II

Элий спал в палатке рядом с палаткой императора. Его разбудили в два часа ночи. От внезапной этой побудки у Элия сжалось сердце: он вдруг подумал, что Постуму стало хуже и…

Но это был Рутилий. Пришел лично. Странное было у него лицо. Будто он обескуражен, но старательно пытается свою растерянность скрыть.

– Ты мне ничего так и не объяснил про роль случая, Философ.

– Что случилось?

– Чингисхан умер. А по закону Чингисхана все Чингисиды должны собраться в Каракоруме и выбрать нового хана. Монгольские войска уходят. Это похоже на бегство. Они уже перешли границу Киева и Готии. Будь у нас еще один легион, мы могли бы выбить их из Танаиса.

Элий пытался осознать происходящее. Каракорум – это где-то очень далеко – в монгольских степях. Что же получается: если бы Чингисхан умер чуть раньше, варвары бы ушли сами, и не было бы никакой битвы? Или не ушли бы? Или битва все равно была нужна?

– Как он умер? – спросил Элий.

– По официальным сообщениям – упал с лошади. Но я думаю, он давно уже не мог сесть ни на какую лошадь.

– Его убили… – сказал Элий скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Вот она, игра случая, Философ… – Рутилий уселся на пустующую кровать. – Открой тайну, как управлять случаем. Ты столько лет исполнял желания. Ты заставлял богов повиноваться себе. Открой мне тайну – как?

– Зачем? – спросил Элий. – Что тебя так беспокоит? Бремя ответственности? Или боязнь сделать неправильный выбор? Или боишься самого себя? Или что твоя верность не выдержит испытания?

Рутилий не ответил. Он почти умоляюще смотрел на Элия. Он хотел, чтобы его разгадали. Потому что он сам себя разгадать не мог.

– Ты хочешь знать, есть ли у Постума шанс действительно стать императором? Не будет ли твое служение напрасным? Ты заручился моим обещанием не претендовать на императорскую власть. Теперь ты хочешь, чтобы я тебе гарантировал, что Империя признает Постума? Что «Патроны римского народа» будут изгнаны? Твой отец не требовал гарантий, что Нисибис не падет, когда шел за мной. – Рутилий хотел его перебить, и Элий повысил голос. – Я сказал им тогда, что любой может вернуться назад. Любой. Но они все остались. Твой отец сказал, что должен меня охранять – и все. – Элий вдруг отчетливо представил утро в степи, ковер цветущих эфемеров и увидел себя будто со стороны в броненагруднике, со шлемом на груди, идущим с тремя центуриями своей гвардии в Нисибис. Неожиданно слезы навернулись на глаза. И тут же высохли. И молодой Рутилий – Элий был уверен в этом – тоже увидел эту картину. – Никому из нас не гарантировано, что его жизнь не будет напрасной!

Рутилий вскочил. Лицо его пылало. Он хотел что-то сказать. Но не нашел слов. Потом нашел. Выругался. Выкрикнул, будто пролаял команду: «Все не так»! и выскочил из палатки.

Но Элий знал, что там, на воздухе, сдернув бронешлем и подставив лицо ночному ветру, Рутилий шепчет сам себе: «Все так, все так…» Но ни Элию, ни Августу он никогда в этом не сознается.

Элий бы предпочел, чтобы на месте молодого префекта был его отец. В том Рутилии никто бы не усомнился. Но что поделать – время другое. Сейчас нельзя поручиться ни за чью верность. Талантливые есть, дерзкие – тоже. Верных не найти. Бенитово клеймо не может исчезнуть мгновенно. Верность придется воспитывать вновь, очень медленно, годами.

III