Все дороги ведут в Рим

Мало кто спал в ту ночь. Очередная «скорая», что подъехала к Эсквилинской больнице, казалась колесницей Ужаса. Всем и повсюду мерещилась Смерть с острым серпом в руке. Ночное небо, глянувшее сквозь призрачно-синие облака, было ее зловещим черным глазом.

Вдруг пронесся слух, что император убит, потом, что тяжело ранен. Собравшиеся вокруг Эсквилинки репортеры начали было строчить донесения. А люди все шли и шли к Эсквилину. Шли, держа свечи в руках, как будто этот свет мог удержать жизнь человека в мертвом теле. Постум сам вышел к римлянам и сказал: «Я жив». И тут же вернулся в больницу. Охрану у входа несли две контубернии преторианцев. Потом добавили еще две. Около полуночи Постума вновь стали просить выйти. Но он отказался. Сидел в малом атрии больницы и ждал. Еще надеялся на чудо, еще молился, еще сулил жертвы. Но знал, что ничто уже не поможет. Знал еще тогда, когда увидел белого коня, выскочившего из-под арки без Элия. Квинт сидел рядом, прямо на полу и, прижавшись лбом к стене, плакал.

– Ерунда, – приговаривал Квинт. – Я знаю. Он просто упал. Он даже от ран не умирает. А тут, подумаешь, сердечный приступ.

Старина Гет, огромный Гет, бессмертный Гет, бессовестный обжора, забрался в каморку, где хранились ведра и баки, все, что можно, опрокинул, разлил, перебил и, свернув кольцами огромное тело, наплакался всласть, заливая платиновыми слезами пол, мощенный дешевой керамической плиткой.

Явился Кассий Лентул. Он что-то говорил. Что – Постум не мог вникнуть в смысл его слов. Кажется, про операцию, про то, что сердце дважды останавливалось.

Постум поднялся. Шел, не понимая, куда его ведут. Палата была маленькой, тесной, заставленной приборами. Постум не узнал отца – лицо Элия под прозрачной маской казалось чужим – запавшие глаза, заострившийся нос. И кожа, несмотря на загар, какая-то восковая.

– Сердце уже дважды останавливалось, – повторил Кассий Лентул.

– Что это значит? – спросил Постум, хотя и сам догадывался, что это значит. Но сил не было поведать себе эту правду.

– Скорее всего, оно остановится вновь. – Голос Кассия долетал будто издалека.

– Но он столько раз не умирал даже от смертельных ран!

– Это было прежде.

– А теперь?

– Видимо, желание исполнилось.

Желание. Триумф. О боги! Самое невероятное, невозможное. Уж меньше всех на свете Элий жаждал триумфа. Так было задумано Юнием Вером. Логос хотел даровать другу бессмертие. И загадал – триумф, то, что сам Элий никогда ни за что не пожелает. Но пожелал Постум. Две нити сплелись. И жизнь кончилась… обрыв! Обрыв! Неужто?! Неужто Постум сам его убил? Отцеубийца! Казнить его, казнить! Волчьей шкурой замотать голову, надеть на ноги деревянные башмаки – и в мешок с собакой, змеей и обезьяной, и в Тибр, в Тибр.

Второй медик, стоявший у изголовья Элия, добавил:

– Он теряет кровь быстрее, чем мы вливаем. Все швы кровоточат.

– Так сделайте новую операцию! – закричал Постум.

– Не поможет. – Но это сказал не медик, а Логос. Как он появился в больнице – никто не знал. Как вошел в палату – никто не видел. По виду – совсем как человек. Но все знали, не человек – бог. Пока среди людей. Но вскоре уйдет, уйдет вместе с Элием. Никто не сказал об этом вслух. Но поняли это так отчетливо, будто Логос каждому сообщил о предстоящем по секрету. – Я хочу поговорить с Элием.

– Он без сознания, – попытался возразить Кассий Лентул. Медик привык перечить богу.

– Это мне не помешает. – Логос улыбнулся. То есть губы его были плотно сжаты, а глаза печальны, но все поняли, что Логос улыбнулся.

Постум глянул на бога с мольбой. Губы шевельнулись. Но Логос, предваряя его просьбу, отрицательно покачал головой.

V

Когда все вышли, Логос присел рядом с кроватью на стул, взял умирающего друга за руку. Ладонь казалась безжизненной. И все же Логос скорее угадал, чем почувствовал слабое пожатие.

– Привет дружище. Рад тебя видеть.

Тело Элия было неподвижно. Даже складки вокруг губ разгладились, будто все земные страдания миновали. Глаза ввалились. Но все же он был еще здесь, еще мог отвечать Логосу, не размыкая губ. И Логос, склоняясь над другом, так же не шевелил губами, когда обращался к Элию.

– Ты держишь меня за руку, – отвечал Элий. – Чувствую. Мы заключили с тобой договор о дружбе на всю жизнь. Мою жизнь. Прости, Логос, я здорово путался у тебя под ногами.

– Нет, Элий. Ты все делал правильно. И даже вернул мне часть божественной сущности… Хотя и не все.

– Разве? У меня ничего не осталось…

– У тебя – нет. Но ты успел кое-что передать Постуму. Может, так даже и лучше. Ведь в конце концов все получилось. Мир теперь не нуждается в прямом божественном правлении. Мечта Империи осуществилась. Ибо есть только одна мечта – стать цитаделью цивилизации в борьбе с варварством. Это последнее желание, которое стоит исполнить. Остальное – лишь сильно действующий наркотик.

– Ты прав и не прав. У Империи, как у человека, одна мечта. Но не мечта стать цитаделью. Нет. Мечта Империи – чтобы ее любили.

– Ну вот, опять ты поправляешь меня. Ты – человек, меня – бога. – Логос рассмеялся через силу. – Как твоя книга? Почему ты ее не опубликовал?