Всё еще люди. Рассказы

Я тоже вижу причины и тоже вижу следствия, не верю в свободу воли, но чувствую при этом вину, и мне так паршиво. Даже судили меня как человека. Да и вообще человеческого во мне хватает. Человек ли я? Пожалуй, да. Вообще, многие из модов, (хоть и не все, конечно), все еще слишком люди — даже если на первый взгляд кажется иначе. По крайней мере, в моем понимании слова «человек».

Мне постепенно расширяли рамки моей свободы. Я ведь даже примерно себя вел, верно? И однажды выпустили, но установили срок в два года под наблюдением и без права покидать Ванкувер. Нетхантеры — «гончие», искусственные интеллекты, созданные так, чтобы получать удовольствие от рысканья во всех доступных источниках и отслеживания цели. Кошмар параноика, злые боги-хищники, следящие за соблюдением правил игры. У них множество глаз и ушей, которые можно опционально использовать. Огромные базы данных. Почуяв неладное, ИИ поднимут тревогу. Я никуда не прятался и не бегал, и вообще был примерным мальчиком.

После моей «отсидки» Центр предлагал мне жилье. Я сказал, что мне нужно время подумать, и быстро связался со своей единственной оставшейся в живых матерью.

Она приняла меня назад. Не кричала, не прогоняла. Так и живу с ней. Я не раз пытался обсуждать то, что произошло, искренне извинялся, но она не хотела, чтобы я продолжал. Плакала, говорила, чтобы я перестал. Мы с ней общаемся редко — настолько, насколько редко могут общаться живущие под одной крышей. Какое-то отчуждение. Мне хочется, чтобы все было иначе, однажды я хочу заговорить с ней об этом. Но все никак не заговорю. Когда я дома, мне все время некомфортно. Но это, наверное, лучше, чем сдаться на милость Чёрчленд-центру и стоящим за ним министерству национальной обороны, министерству здравоохранения и прочим и открыто признать себя их лабораторным образцом. Я практически уверен, что за мной все еще наблюдают. И отправку телеметрических данных моего мозга никто не отключал. Правда, согласись я на жилье от Центра, наблюдение наверняка было бы куда пристальнее.

Я периодически наведываюсь в Чёрчленд-центр на проверки. Научные журналы публикуют статьи, в которых я, для сохранения приватности, обозначен одними инициалами. Я — передовая технология. Наверняка кто-то на мне подзаработал.

Может, я неблагодарная сволочь, но я никогда не любил Джоан. Искусственная утроба была для нашей семьи слишком дорога, так что она выносила меня, пыталась воспитывать и, как я сейчас вижу, по-своему желала мне хорошего — так, как она это понимала. В том, что она говорила, конечно, многое было неправильно, и я до сих пор с ней не согласен. Но в тот раз она пыталась донести до меня правду (и заодно насолить Карле, наверное) — и она сделала это ценой своей жизни.

Кроме чувства вины, я ощущаю, будто что-то ушло, и никогда уже не будет как прежде. Возможно, мне ее… не хватает?

* * *

2089

Он стоит перед могилой матери.

Скромное простое надгробие.

«Джоан Мейерс.

10.12.2032 — 04.05.2083».

Он слышит сзади шаги. Оборачивается.

Женщина, уже немолодая на вид (возможно, гораздо старше, чем кажется: сегодня существует столько технологий против старения).

Она кладет на могильную плиту цветы. Становится рядом с Аланом. Их плечи примерно на одном уровне, оба смотрят вперед и вниз, головы наклонены.

— Ты… Алан? Ее сын? — тихо спрашивает она наконец.

Алан колеблется, но говорит правду:

— Да.

— Меня зовут Лиза Джеймисон. Мы были подругами в школьные годы, я и твоя мать. Потом… она все больше и больше отдалялась от меня. — Она направляет взгляд на Алана. — Я не буду спрашивать, как это произошло или зачем ты это сделал. Скажи только: тебе жаль, что ты так поступил? Хотел бы ты, чтобы все сложилось иначе?

— Да.

— Знаешь, я и многие другие думаем, что, возможно, есть такие миры, ветки реальности, где Джоан жива.

— А она говорила, что надежды на квантовое бессмертие — чушь.

— Да, уж я-то знаю. А что думаешь ты? — задает вопрос Лиза.