Всё и сразу

Ближе к вечеру без предупреждения заявляется Леле: он подписал контракт на десять съемочных дней для сериала о Монике Витти. Приходит и Вальтер: мы откупориваем пиво, кухня наполняется сигаретным дымом, а сами они то и дело присаживаются прямо на стол. Леле, любитель всяческой живности, выглянув в окно, возмущается, что там нет крошек для птиц. Я киваю на пакет, лежащий на микроволновке, он достает оттуда полбулочки, крошит в ладонь, рассыпает веером:

– Малиновка зерно клюет – тебе удачу в дом несет.

– Ага, изрек знатный птицегадатель. – Вальтер закрывает окно: ему зябко.

– Катерина бы, кстати, эту мысль поддержала, – не соглашаюсь я.

– Какую? Что Леле у нас птицегадатель?

– Что малиновка удачу приносит.

– За малиновку, Катерину и птицегадателя! – объявляет Вальтер, поднимая стакан. – За Монику Витти!

– За сказанное! – И мы дружно чокаемся пивом.

Большой рождественский бал в Габичче: тридцать пар профессионалов, двадцать – любителей. Набрав организаторам, она узнает, что регистрация закрыта. Не спорит: по телефону это у нее выходит плохо.

Когда звонит Бруни, Леле и Вальтер еще здесь. Ухожу с вибрирующим телефоном к себе в комнату, обещаю перезвонить. А когда возвращаюсь, Леле уже в коридоре, в кухне только Вальтер, который, высыпав остатки арахиса из банки себе на ладонь, одним движением забрасывает их в рот и тычет в меня пальцем:

– Мы сваливаем ко мне, у тебя в холодильнике шаром покати.

– Сегодня я пас…

Леле тем временем уже в ночной части дома, крадется от двери к его комнате. Заглядывает внутрь, возвращается тем же путем и только потом начинает спускаться по лестнице.

– Значит, без ужина? Опять к тебе Биби придет?

– Ага, она самая.

Леле провожает меня взглядом. Что в нем? Облегчение? Сомнение? Что?

Тогда она лично отправляется в Габичче, чтобы записаться на бал.

Свет не горит, ворота открыты. Подойдя ближе, она видит за стеклянными дверями какого-то человека и отступает, поскольку не готова опускаться до того, чтобы просить милостыню. Потом замечает фотографии танцоров на стенах.

Не считая танцев, в нем вообще было мало телесного: как, однако, быть с теми моментами, когда он объедался своим «Сент-Оноре»? Или когда сам шкурил мебель? Или когда таскал камни по тридцать кило весом, чтобы потом высечь из них скульптуру? А край стола, который он вечно стискивал за обедом в июле-августе: рука на прохладном дереве как страховка от жары – он вечно потел и не любил, чтобы его трогали. Или тот единственный раз, когда я видел его голым: мне, наверное, лет десять, футбольный матч в парке Мареккья, лопнувший мяч… Бегу домой за запасным, взлетаю через две ступеньки по лестнице в ночную часть дома и сразу бросаюсь к себе, едва повернув голову в сторону их комнаты: а там стоит он, волосы мокрые, халат на спинке стула, руки на уровне колен, пальцы стискивают резинку трусов, которые он еще только собирается натянуть. И мощный член, болтаясь, хлещет из стороны в сторону.

Перезваниваю Бруни: он нашел мне экспресс-стол в Ковиньяно, на той же улице, что и бар «Ильде», через пару минут мне все подтвердят. Вход четыре тысячи, но сойдет и меньше. Люди хорошие, он за меня ручается. Всего игроков шестеро.

– Я хочу сыграть только один круг.

– Где один, там и два…

– Один-два.

– Ладно, я их предупрежу.

– Спасибо.

– Сандро?

– Да?

– Ты что-то пропадаешь.

Перекладываю телефон к другому уху:

– Вот он я.

Он молчит, только прищелкивает языком. Потом говорит, что сам в Ковиньяно не поедет, он вообще больше никуда не ездит. Встреча назначена на девять, он диктует адрес и номер, на который звонить.

Сунув мобильник в карман, я тяжело опираюсь о разделочный стол. Обеденный после Вальтера и Леле стоит наперекосяк, три стула оставлены где попало, остатки арахиса, чипсы, лакрицу и две зажигалки мы сложили в одну тарелку. Вальтер раскурочил пачку «Мальборо», думая сделать из нее самолетик, но в итоге получился крылатый танк. Гоняю его по столешнице, потом отправляю в полет, и вот он уже истребитель-бомбардировщик: облетает кухню, проносится над мойкой, над полками, приземлившись возле плетеной корзинки. Бросаю его там, беру колоду, стягиваю резинку, сжимаю карты правой рукой.

– Будет ли этот вечер удачным? – спрашиваю я вслух и тасую, как это делала она, прежде чем сесть гадать: не спеша, уставившись в одну точку. Вдруг из колоды выпадает сложенный вчетверо листок, я разворачиваю… Это его записка: «Прошу тебя, Сандрин».

Мой ящик персиков «кардинал»: стол в Мирамаре ди Римини Розовой ночью 2011 года. Это было первое июля, и толпа подростков устроила вечеринку прямо под окнами квартиры, где мы собрались играть.