Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– Бездельник, – твердо сказала Петрищенко. – Тунеядец. Я говорила с его женой, – она передернулась от тоски и ужаса, – она дом на себе тянула, а он – дурака валял; работа не бей лежачего… За собой следил, голодал по системе, бегал. Философский труд писал.

– Тогда он не тунеядец, а философ, – рассудительно сказал Вася. – Философ-надомник. В общем, поглядеть надо – в кадрах взять… все что есть; трудовая, характеристика, может, карточка из поликлиники… Сядем, разложим, подумаем. Вместе сядем…

– Вместе сядем, это точно, – машинально отозвалась она.

– Да ну вас, Лена Сергеевна, все шутите. А что жене сказали?

– Показали лицо, ноги не стали. Сказали, маньяка работа. Похоронят в закрытом гробу… ну вот. Ты кубинца отработал?

– Ага. Чисто все. Сейчас на кубинцев редко что цепляется. Я, Лена Сергеевна, по порту походил, поглядел. Нет его в порту, ну это теперь понятно. Он на склонах ошивается, около стадиона. Я пойду туда, пощупаю, ага? Пока светло. Розку с собой возьму.

– Белкину? Это еще зачем?

– Вот вы ее посадили рядом с Катюшей, а это нехорошо, Лена Сергеевна. Вредно ей это. Потом, ходит один мужик, выспрашивает… непонятно. А с Розкой – понятно, что глупость одна.

– Она, Вася, по-моему, и вправду дура.

– Да нет, просто зеленая еще. Зелененькая. Глупенькая. И пальто у нее зеленое. И ногти. А шарфик – розовый, оцените, Лена Сергеевна. Может, все-таки проинструктировать ее на всякий случай? Серьезное ведь дело.

– Страшное дело, Вася. Не надо пока, просто скажи ей, ну…

– Уж найду что, вы не волнуйтесь, Лена Сергеевна. Так я пошел?

– Ладно, Вася, иди. Вернешься, подумаем вместе. А я пока личные дела в кадрах затребую. И это, осторожней, а?

– Кому вы это говорите, Лена Сергеевна? – удивился Вася.

* * *

– Вот ты на каблуках ходишь, – упрекнул Вася, – а это вредно. Искривляет свод стопы. Будешь потом хромать, как японка. Япо-оночка.

– Как хочу, так и хожу, – буркнула Розка, краснея.

– Нет, вообще-то, все верно, – рассуждал Вася. – Это у тебя правильные инстинкты. Каблук зрительно изменяет соотношение бедра и голени и тем самым делает женские ноги более привлекательными. Ивана Ефремова читала? «Лезвие бритвы»?

– Не-а.

– Ну, темная! – удивился Вася и достал из кармана потрепанную «Иностранку». – И «Таис Афинскую» не читала?

– Нет.

– Я тебе принесу. Тебе понравиться должно. Романтика-эротика, любовь-морковь. Полезная для тебя книга, во-от… А что это у тебя в сумочке, такое квадратное? Толстенькое такое? Леви-Стросс?

– Нет, «Анжелика», – буркнула Розка и покраснела.

– Ты безнадежна. В кино сходить с тобой, что ли? – задумался Вася. – В «Родине» как раз «Анжелика и король» идет. Вот же дурной фильм! Но красивый. Буржуазный.

– А ты что, уже смотрел? – заинтересовалась Розка.

– Ну, смотрел. Водил тут одну. Но ведь можно же еще раз сходить.

Розку, честно говоря, еще никто не приглашал в кино. Никто. Никогда.

А Розка так старалась. Она даже купила у цыганок тушь – страшную, липкую черную тушь в спичечном коробке, но мама ее нашла и выкинула. Она сказала, что цыганки туда кладут ваксу. Им, цыганкам, все равно, что будет у нее, у Розки, с глазами.

Анжелике в такой ситуации полагалось откинуть голову и призывно засмеяться. Розка уже было начала откидывать голову, но в шею врезался проклятый капроновый шарфик.

– На той неделе, ага? Ты только сбегай заранее билеты купи, – сказал Вася. – А то перед сеансом не протолкнешься. Особенно на вечерние.

– Я, вообще-то, вечерами все больше занята, – величественно сказала она. – Подготовительные курсы, и вообще…

– Да ладно врать-то, – миролюбиво сказал Вася. – Послушай… а можно тебе задать один вопрос… очень личный?

– Да? – выдохнула Розка.

– Как тебе удалось добиться такой нечеловеческой раскраски ногтей?

Розка прикусила губу.

– Ну, – сказала она наконец, – вообще это просто. Берешь зеленый стержень, ну пастовый, обрезаешь шарик. Потом выдуваешь пасту в белый перламутровый лак. Перемешиваешь. Ну вот…

– Ужас, – честно сказал Вася.

– Я сведу, – на всякий случай пообещала Розка.

– Да, и поскорее. А то когда я смотрю на твои ногти, мне есть не хочется. Ладно, еще посидим немножко и пойдем, купим по пирожку.

– А зачем мы вообще здесь сидим?

На свежеокрашенных скамейках выступила роса. Море вдалеке за деревьями переливалось розовым и сиреневым, как голубиная грудка, и свет вокруг был розовым и сиреневым.

– Во-первых, – сказал Вася, – на свежем воздухе полезно. Во-вторых, это подшефный стадион пароходства. Общественная работа. Ходим выясняем, нет ли нареканий, жалоб…

– Мы же сидим!

– Знающий человек сидит над рекой и ждет, когда река сама принесет ему жалобы и нарекания, – значительно сказал Вася. – Так оно чаще всего и происходит.

– А разве спортсмены сейчас тренируются? Мне казалось, они по утрам.

– Мы поощряем любительский спорт. Что ж ты, Розалия, дикая какая-то, постановления партии и правительства не изучаешь! Мы поощряем спорт в широких массах. Но и серьезный спорт не забываем, стране нужны олимпийские медали.

– А-а-а…

Розка ничего не поняла, но на всякий случай кивнула.

– А еще спросить можно? А то я не понимаю…