«Какой я дерзкий и озорной», – думал совершенно пьяный Лёшик, выбирая наиболее приличное селфи. Снабдить духоподъемной цитатой, что-нибудь про то, что счастье – внутри, и можно в эфир.
Под большим пальцем мелькнуло фото мозга Прокопа. На левом полушарии расплывалось зловещее белое пятно. Некоторое время Лёшик цинично изучал фотку. Звонкая текила заботливо нивелировала отчаяние.
«Какое селфи, какой халат, какое в жопу счастье. – На Лёшика божественным светом снисходило алкогольное озарение. – Вот же оно. Все – тут! Все, что мне нужно, – и слава, и деньги, и любовь». Он гладил теплый от прикосновений экран телефона, то увеличивая двумя пальцами, то уменьшая изображение содержимого дедушкиной черепной коробки.
«Друзья, – патетически прервал Лёшик звериную вакханалию. – Понимаю,
Лёшик тюкнул пальцем фотки опухоли и своей кредитки, чтобы они подгрузились в пост. Нажал «опубликовать» и заснул, уткнувшись лицом в начищенную Заей инсталляцию.
Новые вина и апероли не дошли до застывших смазанных ртов. Пьяные слезы потекли из томных смоки. Под скорбными, рыдающими эмодзи затрепыхались тревожные комментарии. Телефон издавал приятный тренькающий звук – на карточку капали первые рубли.
Скромное весеннее утро осветило похмельный город.
– Лёша, проснись! – Зая трясла неудобно спящего и еще нетрезвого мужа за плечо. – Объясни мне, что происходит!
– Ты? – не открывая глаз, разбуженный Лёшик отмахивался от жены, как от прыгнувшей на рассвете в кровать собаки. – Откуда ты?
– Я открыла дверь плоскогубцами, мне тоже нужен туалет! А еще мне звонят наши друзья и говорят, что у тебя рак мозга! И что мы собираем в
Лёшик пытался сфокусировать залитые текилой глаза на взволнованной Зае, на квадратиках итальянской плитки. Он мотал головой, мычал что-то про деда Прокопа и про дефицит любви. С каждым стоном Зая убеждалась, что с мужниным мозгом и впрямь что-то не так.
– Просто тебя нет в
Зая действительно предпочитала
Лёшик пришел в себя только к вечеру притихшей субботы. Супруга впервые не стала корить его за пьянство. Она смирно сидела на помятой Undredal в его несвежих ногах, сложив свои по-турецки. Опасливо посматривала на разрывающийся от звонков и сообщений телефон. В Заиных глазах застыл немой ужас.
За ночь на Лёшика подписались сотни людей – всем интересно следить за тем, как умирает живой человек. На карточке лежала сумма, в несколько раз превышающая его месячный заработок. Жена принесла куриный бульон с половинкой яйца и смотрела преданно и тревожно. Этакий олененок, которому дали полизать соли.
Неожиданно выяснилось страшное – у Лёшика есть друзья. Они даже готовы вывалиться из ноутбука прямо в квартиру. Дать денег, найти врачей, утешить Заю. От новых впечатлений голова шла кругом.
– Милая, у меня действительно опухоль в голове, – подтвердил Лёшик, принимая из холодных Заиных рук куриный бульон. – Не говорил тебе: боялся, что будешь ругаться.
– А как же наше ЭКО? – не унималась Зая.
– С ЭКО придется подождать, – едва скрывая ликование, серьезно произнес Алексей. – Не до ЭКО сейчас. Надо уничтожить эту тварь.
– Хорошо. – Кажется, жена впервые в жизни разжала челюсти на еще живой добыче. – Надо почитать про эту бластому в Интернете. Может быть, за нее дают инвалидность. А это, между прочим, пособие, бесплатный проезд… Из всего в жизни надо извлекать пользу.
Лёшик пил суп из икеевской кружки и царственно отвечал на комментарии. Он наслаждался сочувствием и сладостными трелями телефона – счет пух на глазах. Даже Зая смотрела на мужа с непривычным уважением. Он вдруг стал человеком с подписчиками и деньгами. Он стал
На пожертвованные сердобольным народом средства бросились гусарить. Первым делом купили Зае шубу. Она долго выбирала такую, в которой чувствовала бы себя статусно. Крутилась перед зеркалом, надувала губы, делала лицо, будто ее фотографируют. Лёшику меховое изделие не нравилось. В нем жена была похожа на мохнатую гусеницу, да и дорого как-то, но он промолчал – человеку со смертельным диагнозом пристало быть щедрым и великодушным.
Вышли на бульвар. Весна счастливо плакала длинными сосульками. Желтый снег превращался в нечто напоминающее подсохшие ломти черного хлеба. Меньше всего хотелось думать о смерти. Да и какая смерть, когда вокруг столько жизни, событий столько?! Шубу вот купили.