Все, кого мы убили. Книга 1

Взгляд мой упал на почти сабельной длины кривой кинжал изящного исполнения. Мастер приготовил подушку, чтобы продемонстрировать мне превосходные свойства клинка. Нередко приходилось слышать мне о чудесах острых стальных лезвий, разрубающих на лету шёлковые платки, не доверял я тому, не верю и сейчас. Впрочем, подушка, тщательно осмотренная мной перед представлением, оказалась совершенно цела и через миг уже сыпала на ковёр своими внутренностями. Я понял, что в моих руках оружие сие окажется бесполезным и попросту сломается при первом же неловком ударе, потому что трюк сей зависел не столько от достоинств сабли, сколько от сноровки исполнителя и годен не к битве, а в цирк. Тогда избрал я себе клинок попроще, чем немало огорчил торговца, терявшего прибыль от дорогого изделия и даром потраченную подушку. Впрочем, настроение его немедленно поправилось, когда приобрёл я капсюлей, пуль и пороха, необходимого для моих пистолетов в количестве, с лихвой покрывшем все его настоящие и мнимые издержки. Так что долго ещё он угощал меня кофе, пока я, путаясь в словах и особенно звуках их наречия, разведывал, как мне отыскать ряды продавцов дешёвыми тканями, и он с удовольствием объяснял мне путь, чертя его в воздухе концом двуствольного пистолета, редкой реликвии времён, когда порох ещё не изобрели.

Убеждённый, что в хаосе лабиринта многочисленных лавок этих бейрутских Хамовников отыскать нужные мне развалы я не смогу и в неделю, я обескуражено остановился, когда неудачливый ночной вор, ещё издали увидавший меня с большим тесаком на поясе, и, вероятно, превратно истолковавший мои намерения, с жалобными проклятиями бросился наутёк, возбуждая к нам всеобщее внимание, сменившееся, впрочем, спустя мгновения обыкновенным для сей публики кейфом. Проследовав за ним на несколько шагов и убедившись в тщетности догнать проворного беглеца, я отправился с базара прочь за город, где под скалами, овеваемый свежим бризом, до обеда тренировался во владении новым холодным оружием и порядком позабытой за время странствий стрельбе.

Твёрдо вознамерившись выяснить скорее все обстоятельства, я хотел поначалу взять с собой Прохора, чтобы разыскать художника, но сейчас уже полагал это небезопасным, поскольку из союзников моих тот мог уже превратиться в приспешника Артамонова. Впрочем, такая возможность казалась мне призрачной, ведь если Артамонов и Прохор в сговоре, то первому найти меня не составляло труда, он же по сию пору не объявился. Совсем, однако, пренебречь таким поворотом я не мог, ведь для маскировки своих отношений противники могли пойти на то, чтобы не раскрывать своих связей. Пока, карабкаясь в гору, я размышлял, как лучше выведать мне у Хлебникова адрес художника, случай помог мне незамедлительно.

17. Артамонов

Поодаль, расположившись в десяти саженях от живописного обрыва, Артамонов писал вид на крепость и бухту. Изгладив в себе неловкость от того, что явлюсь к нему во всеоружии, я двинулся вдоль кромки высокого берега. Многочисленные домики, покрытые однообразными крышами в форме четырёхскатных пирамидок, уже перекочевали на передний план его эскиза.

– Шассо сокрушается, что жители совсем не отстаивают свои плодородные земли от набега морских песков. Он утверждает, что за последние полтора десятка лет дальний тот природный мыс более чем на треть уже засыпан, а местные обитатели равнодушны к потерям плантаций.

– В Египте Озирис прогнал в Эфиопию враждебного Тифона, и после оплодотворил освобождённые земли водами Нила. Но здесь нет вида более чудесного, чем этот, где победу одерживает Тифон.

Зажатая между пальцев, его кисть очертила изящную дугу, показывая направление.

– Искали вы меня, Артамонов?

То, как он, не обернувшись даже, сразу парировал, выдавало в нём страстную цель свидеться и выяснить отношения. Вопрос сей, как видно, трепетал в нём давно, и лишь ждал подходящего случая.

– Скажите, Рытин, только быстро, без раздумий: простили вы меня в душе за тот раз?

Носимый с французской куртуазностью итальянский костюм его словно бы менял нас местами. Любой не понимавший нашей речи свидетель мог бы клятвенно заверять, что высокий длинноволосый принц допрашивал проштрафившегося чиновника.

– Я не держу зла, это истинная правда, – ответил я, осознав нашу разницу, но ещё не догадавшись, чем изменить диспозицию. – Но наше с вами общение невозможно впредь до выяснения некоторых обстоятельств.

Он отложил палитру, вытер руки и обернулся. Пробурчал: «Славно, славно», похвалил ливанское вино, которого имел с собой большую бутыль. Полуденное солнце припекало сильно, но задувший с моря холодный ветер прогнал нас на край густого елового леса, где расположились мы на ровных валунах, словно умышленно разложенных там для отдыха путников. За двести лет до того эмир Фахр эд-Дин приказал сажать ели для защиты от песков, и так преуспел в этом, что доныне лишь эти умножившиеся чащи спасали крохотную полосу земли между двойной пустыней песков и моря. После ничего не значащих восторгов по поводу красот и ароматов цветущей зимы, Владимир начал рассказ: