Все, кого мы убили. Книга 1

Теперь лишь уразумел я, почему воры покушались на мою каморку не днём, в моё отсутствие, а ночью, то есть именно тогда, когда я мог, проснувшись, застигнуть их на месте. Имея такое крепкое средство, способное мгновенно лишить человека чувств, совершать разбой удобнее именно в тёмное время, без опасений, что кто-либо ещё может случайно потревожить грабителя. Но вот вопрос, который возник на месте решённого: воры ли те, кто пытается проникнуть ко мне с такой настойчивостью?

Потому что я вспомнил лицо, увиденное мной в лучах неверного светила: торговец, с которым беседовал Прохор сегодня на базаре, выскользнул из рук моих и был таков, не раскрыв сей тайны.

До утра промучился я раздумьями, и только с рассветом, заперши ставни, забылся тревожным чутким сном.

На другой день я поведал Прохору о странных событиях двух прошедших ночей, не упомянув, впрочем, о его знакомце.

– Воры-с, – пожал он плечами безо всякого интереса. – Пронюхали про золото, что вы у консула хранили, вот и рыщут.

Я чуть не подскочил:

– А ты откуда про деньги знаешь?

– Ещё у Прозоровских вы ж сами и говорили, – без запинки ответил Хлебников. – Следят за вами-с.

Возможно. Пустословие не раз подводило меня. Но неужели навёл на меня предатель в консульстве? Ненадёжных людей разных кровей хватало. Народ служил там по большей части из местных жителей, спасавшихся от рекрутчины, поскольку трактаты с Портой запрещали забирать служащих иноземных посланников. В конюхи и сыновья шейхов шли. Жалованье полагалось им невеликое, доверие тоже. Считалось, что кормит их семья, таковое положение устраивало всех.

Как бы то ни было, хорошо, что деньги пока нетронутыми хранились у банкира. Памятная история несчастного Иоганна Винкельмана не способствовала моему сну.

– Немец? – услышал я Прохора учтиво и вместе с тем неприязненно. Оказалось, что я рассуждал уже вслух.

– Немец! Сапожник, основавший нашу науку уж скоро сто лет как. К нему в доверие под видом любителя древностей втёрся преступник, выпущенный перед тем из тюрьмы. Позарился на деньги да медали и заколол его прямо во сне.

– Так и говорю: тёмные дела, тёмные люди… А вы бы сами-то наладили следить за всеми. Тут все так живут. Вещички-то вам со всего края повезут, а могут и словечко шепнуть о том ли, о сём. Русскому, что французу, тут не спрятаться – всегда на виду, как каланча.

– А не случилось ли тебе встретить… – у меня едва не вырвалось слово «господина», но я вовремя зашёлся в кашле: – некоего Этьена Голуа, того, что…

– Того, что вас собирался раз так примерно пять в деревянный ящик спровадить-с? – закончил Прохор, тыча пальцем в мою сторону. – Как же-с! Арестовали его, уж не знаю, по чьему наущению, да, видать, проштрафился крепко. Кажется, сам князь и донёс, прискакали, повязали – вот и вся недолга. Остальная шайка сама разбежалась. Один только с Прозоровским-то и остался Евграф этот чёртов Карлович! – случайно или нарочно, но отчество он каркнул так, что бурно обсуждавшие что-то рядом арабы замолчали, косясь на нас. – Помяни моё слово, они и вдвоём бесов копать не бросят.

– Откуда знаешь про шайку?

– Так я у твоего князя после ещё дважды гостил. Тайком, то есть с седоками. Дворовые сказывали-с. Да сбегутся ещё!

Я потребовал подробностей, испытывая к Прохору чувство необъяснимой ревности, словно он мог помешать чему-либо в изысканиях моих. Он рассказал, что привело его к князю, и каким неутешительным итогом пришлось довольствоваться приставам.

– Крамолы не сыскали-с, а главных чертей эта бестия Евграф так ловко рассовал по разным коробам, что кроме него больше уж никто и не соберёт.

– Ты про что это толкуешь? – насторожился я.

Губы его чуть вздрогнули, презрительно опустившись краями вниз, а взгляд неожиданно посоловел. В глазах словно проступило изнутри что-то жуткое и необъяснимое и разбилось изнутри о зрачки. Он понизил голос и почти басом произнёс медленно:

– Да про то. Знаю я, что за чудо с крыльями Их Сиятельство вам под куполом показывали-с. Вы тогда ещё на них буйно кричали-с и ногами топали-с.

Я опешил, не знаю даже от чего больше – от неистовой ли перемены в нём или от смысла сказанного. Меж тем лицо Прохора обрело самый обычный простодушный вид, так что я усомнился даже, не померещилось ли мне виденное. Чуть опомнившись, я ответил уклончиво, и голос мой, кажется, не источал должной решительности:

– Я вовсе не кричал на господина Прозоровского, а спорил с ним по поводу методов научного следствия. Это не ругань вовсе, а диспут. Так допустимо беседовать людям учёным, среди которых чины и титулы не имеют веса. – Прохор послушно кивал, размеренно и увесисто. – И не черти они, а доисторические животные. Некоторые даже называют их допотопными, но то спорно. Впрочем, князь Александр Николаевич считал их ошибочно или в шутку за ангелов, оттого и вышел у нас спор. А откуда тебе известно про останки? Кроме трёх человек, о них…