Все, кого мы убили. Книга 1

Для удобства я соскочил на камень и принялся поспешно заносить увиденное в памятную книжку, понимая, впрочем, что мне не хватит времени до темноты. Поработав с четверть часа и уже с трудом различая знаки, я вдруг услыхал знакомый голос, в котором по русским междометиям узнал Прохора, пытавшегося разговаривать с кем-то на непонятном языке. Разрываемый противоречивыми чувствами терпящего бедствие кладоискателя, я убрал записи и вскарабкался обратно. С такой поспешностью я бросился обходить ближайшую стену, что едва не сорвался вниз. Но за поворотом никого не обнаружил, хотя, прислушавшись, мог услышать те же два голоса. Уже осторожнее пробираясь дальше, я уронил булыжник, и тот звонким щелчком высек искры из монолита внизу. Голоса стихли. Помолчав, я окликнул их. Кто-то что-то произнёс, и многоголосое эхо чьих-то поспешных шагов заставило меня крутить головой, но, сколько я ни озирался, не смог понять, с какого направления они слышны. Блеск извлечённого из-под полы кинжала чуть придал мне уверенности, прежде чем я решил осторожно свернуть за угол. Но глухой тупик с высокими стенами вконец озадачил меня. Вернуться назад я не смог, успел лишь обернуться на поспешные прыжки за углом. Но так меня провело здешнее обманчивое эхо. Неизвестный сверху метнул мне в голову камень – и вечер погас для меня.

Очнулся я в глухой темноте, разбавленной прыгающим пятном тусклого света. Мокрая повязка упала со лба, когда попытался я подняться на локте. Уж и не знал я, радоваться или негодовать на озабоченное лицо Прохора, проступившее в неверном сполохе масляной лампы. Но прежде чем успел повернуть я пересохшим языком, шум и голоса окрест возвестили о прибытии целой экспедиции, возглавляемой Артамоновым и составленной из людей эмира. Заботливо уложенный на носилки, я в удобстве и радостном оживлении вскоре очутился в нашем лагере, где весёлый шум, превосходный чай и горячие лепёшки показались мне истинным даром небес.

Впрочем, первым делом хватился я своего дневника, и мой верный оруженосец, торжествуя, вручил мне его целым и невредимым.

– Что это за язык, на котором ты разговаривал? – спросил я его наутро.

– А пёс его разберёт, что за язык, – насупился тот.

– Чудно, Прохор. Это какой-то из арамейских диалектов, на нём некогда Спаситель беседовал с учениками. Но откуда ты знаешь его? Ныне на нём говорит всего одно племя.

– Да я и знаю-то несколько слов! – Прохор словно оправдывался, но ведь и я почти что обвинял его в том, что знать ему не полагалось. – Когда ещё я только приплёлся в Бейрут, вас пока ждал, сошёлся с одним. От него и перенял. Думал, он меня местному учит, а потом только разобрал, что нас никто другой не разбирает.

– С кем же ты болтал на развалинах?

– Ведун здешний. Сижу вчера, жду. Пора бы вам вернуться – вас нет. Артамонов явился, потом драгоман, сказали, что вы заблудивши. Ну, думаю, отомстить решили за то, что вы их в лабиринте чуть не бросили… г-хем, ну, я и пошёл сам искать. Наткнулся там в камнях у чёртова кладбища на одного басурмана. Бормочет по-своему. Ну, приветил он меня, когда я на его языке начал. А то бы ничего не сказал – злой на вид. Да я, по правде, всего только и сумел спросить, не видел ли он вас, а тут вы и сами голосите. Ну, я на крик. А пёс разберёт, откуда кричали: ну, чисто наваждение – бес водит в камнях, а как найти – непонятно. А ещё он о разбойниках что-то сказал, может, предупредить хотел, так я на вашего француза подумал.

– Так и что?

– А вот что. Убираться надо поскорее. И лучше бы – обратно в Бейрут.

– А оттуда в Царьград и в Одессу, так? И за какой такой грех все бросают в меня камни? Ты – когда мы к Прозоровскому ехали… А кто на сей раз в меня камнем пустил?

– Хорошо ещё, не пришибли до смерти! Я говорил, сюда соваться – беду накликать. Только насилу отыскал вас, зову, а вы молчите, я думал, в лагерь ушли, вернулся – нету. Поднял тревогу и назад – битый час кружил, почище, чем в том лабиринте. Ну и бусурмане мигом за мной повскакали – только самовар свой два раза допили.

Прохор наотрез отказался сопровождать меня в руины с письменами, да и голова моя взывала о покое. Надеясь на обратный путь из Дамаска, я не отважился без спутника вторично отправиться на развалины.

Звонки стад, ропот ручьёв сопровождали нас на двадцати последних вёрстах по утопающей в садах долине на подъезде к Дамаску. Проделав долгий путь, я не мог не восхититься смелостью первого митрополита киевского Михаила, родом из сего великого града, отправиться в те лихие времена к язычникам за северный предел света. Видя везде калитки в сады, как в России, невольно проникался я мыслью, уж не сей ли отважный муж привёз к нам такое устройство.

19. Дамаск