Все, кого мы убили. Книга 2

– Зачем же вы продали?

– Нуждался в деньгах, разумеется. Бурбоны меня не жаловали. Так что смерть была кстати.

– И что он приобрёл?

– Немало всего. Впрочем, я уверен, что всю сделку он затеял из-за одного только манускрипта…

– Какого же? – начал я терять терпение.

Он покончил с едой, отложил салфетку и почесал горло, поверяя щетину, которая, кажется, его не удовлетворила.

– Когда меня освободят?

– В сущности, Жан-Луи, вас никто не держит за заключённого.

– Так я повторю свой вопрос, если позволите, – он принялся разглядывать себя в маленьком зеркальце и бормотать. – Некоторые морщины напоминают еврейские знаки, как только они сложатся в магическую надпись, она, а вовсе не старость – убьёт их носителя… или отопрёт засовы… Зеркало может сделать эти знаки опасными, или напротив – зависит от того, как сложились они на лице…

– Вас освободят назавтра, мне необходимо уладить формальности, – сдался я.

– Вы нахмурились, что выдаёт ложь, – без укоризны подметил он. – Хочу надеяться, что она сокрыта во второй части вашего утверждения, а не в первой, – он выглянул из-за своего зеркальца и смотрел на меня пристально, как хорошо умел.

– Теперь я повторю вопрос мой.

– «Гептапль», разумеется. Пико был сродни вам, нынешним учёным, опирающимся на позитивизм. Называл натуральной магией науку, изучающую взаимосвязи между силами природы и в основе имеющую математику для выражения этих взаимосвязей, в отличие от математики купцов и астрологов. Однако на том он не останавливался и шёл дальше. М-да. Его очень ценили и ценят по сей день иллюминаты, считающие, что холоду науки формул недостаёт свечной теплоты оккультизма.

– Зачем вы солгали мне о вселенском согласии?

– Все эти труды – о согласии, интегруме! – возвёл он руки. – Пико пытался соединить Аристотеля и Платона, а после вообще все философии и религии, для чего последовательно изучал их. Он основывался на каббале, как на базисе, от которого можно вырастить все учения. Ваш Дашков тоже собирал всё, что о согласии написали эти каббалисты с христианским уклоном: Пико, Франческо Джорджи… о Постеле я, кажется, говорил? Может, потому, что Голицын сам соединял несоединимое: начал с того, что соединил два министерства, возглавил их, а потом принялся за строительство нового общего христианства? Очень, знаете ли, напоминает идеи Пико. Создал Библейское Общество, занялся переводами Библии на языки народов империи… Соединял, разделял, вновь соединял – будто месил прах, чтобы вылепить гомункулуса нового человечества. Иллюминат оказался повержен Фотием, который низвёл-таки министра двух министерств до главы почтамтов.

– Вы до тонкостей разбираетесь в делах весьма отдалённых.

– Так не от хорошей жизни! Никогда не знаешь, от кого явятся очередные головорезы. Приходится наводить справки обо всех. – Он налил вина и вознёс бокал, улыбаясь, словно наслаждался пьесой разума, которую вёл блистательно. Я поднял ему навстречу свой, на дне которого рубином искрилась капля, но он и не думал его наполнить. – А историю эту я запомнил, потому что увидел в ней большой каббалистический смысл, как слово правит миром. Следите внимательно, – зашептал театрально он, – имя того монаха в переводе с греческого означает свет, как и название злосчастного ордена его противника – только в переводе с латыни. Замечательные взаимосвязи! Фотий борется против иллюминатов даже своим именем – как в жизни греко-православный монах против латинян-католиков. Но что здесь добро, а что зло, когда свет восстаёт на свет? Мысль на мысль? Смысл на смысл? Не порождает ли их столкновение грубую материю?

От отстранился от меня, довольный своей тирадой, но я постарался удержаться от замечания, что его немыслимые рассуждения впечатлили меня.

– Всё же вы числите Голицына одним из врагов. Я тоже полагаю, что он возглавляет одно из противных друг другу обществ.

– Это несущественно, – потух он так же неожиданно, как и загорелся, – я уже твердил вам, что фактическим главой он являться не может. К тому же я не испытываю ненависти к тем, кого никогда не видел, даже если они посредством цепочки исполнителей оплачивали моих убийц. И для меня неважно, сколько их следят друг за другом и не отпускают ни на шаг. Кстати, вы тоже не отпускаете меня ни на шаг, особенно этот занятный ваш слуга…

– Договаривайте.