– Все вы, русские, любите самоличные решения и тех, кто может их принимать, – рассмеялся он без тени желания нанести обиду, из чего я никак не мог сделать вывода, числит ли он себя в таких персонах.
– Мне известно, что вас интересует один artefacum, которым я некогда владел. Он не велик, и вам не потребуется лодка, чтобы его увезти, но, возможно, понадобится корабль, чтобы туда добраться. Это в двух проливах отсюда. На третьем надо сойти. – И тут я не смог сдержаться. – И пускай не серчает господин Россетти, над которым я невольно потешался, как сделал бы с любым антикваром, алчущим скорого интереса. Передайте ему, что трунил я над Беранже, как зритель смеётся над проделками куклы Арлекина, а не над актёром, который за ним стоит…
– Ваши извинения ещё хуже вины…
– Я отдам вам сведения о скрижали, а взамен вы сообщите мне другие сведения: полный договор между пашой и султаном, включительно секретную часть.
– Но нас вовсе не интересует ваш камень, – благородство его лица и жестов ничем не нарушалось.
У меня пересохло во рту, но выхода не было, я продолжал загибать углы.
– Да, вам нужна точная надпись на нём, – я попытался уловить в его глазах изменение, но безуспешно, – и она у меня имеется при себе… – ещё раз я взял паузу для глотка кофе – и вновь без пользы, – однако, зная, что я могу вас обмануть, вы посчитаете нужным сличить её с оригиналом.
Он поднёс к губам свою чашку и отхлебнул самую малость. Он раздумывал. Первое же раскушенное печенье принесло мне карточку с рисунком улитки. Словно бы чудесным образом на столе появились разнообразные раковины, как земные, так и дары Средиземного моря.
– Не беспокойтесь, – сказал он, кивнув на печенье, – это род меню. Но не только. Это ещё повод к размышлению. О чём вы подумали, глядя на неё?
– О вас. Вы – как та улитка, которая по мере взрастания окружает себя всё новыми витками лабиринта.
– Браво! – воскликнул он, подавая мне щипцы и кривую однозубую вилку. – Но суждение ваше чрезмерно поверхностно. Хотя и оно приемлемо для первого… этажа рассуждений. Позвольте, пример. Вы на балу и интересуетесь одной особой. Первый ярус – ваш взгляд на неё в попытке прозреть её отношение к вам. Но второй – обозрение других мужчин, ищущих её взгляда. Зная соперников, вы можете точнее оценить ваши шансы и предпринять упредительные интриги.
– Но и я не венец, ибо на ярусе третьем находится некто, смотрящий на меня, глазеющего на соперников, дабы предупредить мою интригу и навязать свою.
– Чудесно! – вторично похвалил Себастьяни, раскалывая одну из скорлуп. – Вы раскрыли механизм современной дипломатии: пока великие державы всеми силами стараются удержать всех претендентов на руку прекрасной дамы за карточным столом, с ней уезжает первый встречный проходимец-гусар. То есть пока Франция и Англия бились у Трафальгара, дабы погасить страсть друг друга к Египту, его захватил заезжий Мегемет Али, отложившийся теперь от Порты окончательно. Итак, мы разгрызли половину сущности это маленького виноградного поедателя.
– Какова же другая половина?
– Для этого не поленимся взобраться на этаж четвёртый, символический. В Вавилоне улитка означала плодородие, во Франции лень, у буддистов Индии терпение, а у аравитян сомнение. Здесь, в Египте, она означает вечность. Вас не пугает такой разброд?
– Всё это лишь тени одной сущности, и ни одна из теней не лжёт. Важно лишь, откуда светит луч. Скажете, я не прав?
– Правы, разумеется. Но мы не станем сейчас вдаваться в подробности политического толка, ибо и без нас там толчётся бездна никчёмных бездельников и, увы, нас с вами причисляют к их числу. Но вспомните пример с балом. Вы прервали меня на том, что предположили существование на третьем этаже ещё одного соперника, играющего в ту же игру. Но я хотел привести пример иной. Представьте, что на балу присутствует некто, кого вовсе не занимает дама, но интересует то, как можно использовать её красоту, вашу подозрительность и страсти ваших соперников для достижения иной цели. Все – все, а не только Беранже – куклы, ликующие от свободы рук и ног, и забывшие, что к шеям привязана самая прочная нить.