– Если смотреть на вашу жизнь, то многие поступки в политике и военном деле останутся необъяснимы, если не предположить того, что главная ваша деятельность, подчинившая остальные, направлена на цели тайного ордена, а не против России или Англии. То, что кажется нам действиями в русле или против течения нашей политики, всего лишь временное совпадение путей, но не конечных целей. Ответьте мне на последний вопрос, и я покину вас, признав своё поражение. Нити или – шестерни? – Он чуть склонил голову набок, побуждая меня продолжить, но я не спешил, наслаждаясь минутой преходящего превосходства. – Вы только что нарисовали две картины. На первой правитель Египта, не смирившись с уготованной ему великими державами ролью пешки, повернул вспять свою шестерню – и вот уже видим мы послов, министров, и… вас, господин Себастьяни, воспринявших его движение и поступившимися своими коловращениями, так что все, кажется отыграли по ходу назад. Другая ваша мизансцена рисует марионеток, которые беспомощно машут руками, не в силах послать сигнала кукловоду. Может, вы проговорились невольно, но это наводит меня на мысль, что вы пребываете в сомнениях, как устроен этот мир, и может ли человек заставить ангелов твёрдо исполнять его волю. Итак, я делаю вывод: вы нуждаетесь в моём камне, чтобы проверить это. А то как бы весь ваш труд не утратил смысла.
Себастьяни улыбнулся, встал, ключом открыл скрытую гардиной дверцу и скользнул туда. Спустя минуту он поставил между нами шкатулку. Некоторое время мы продолжали трапезу и даже провозгласили заздравную – прохладное Кло де Руа его было прекрасно. Под распахнутой им крышкой лежала изготовленная Артамоновым подделка, я взял её в руки, и по царапине, сделанной мною, определил в ней ту самую, которую отдал в Константинополе Этьену Голуа.
– Вы подсунете мне фальшивый камень без заглавного знака, а я вам договор без единственной существенной главы.
Это была победа, хоть я и не продвинулся к своей цели. Словно обретя крылья, я осторожно повёл беседу далее. Себастьяни не мог более откровенно подтвердить свою осведомлённость в главном, теперь мне нужно было заполучить то, что не слишком нужно ему, в обмен на то, что тяготило меня, но представить дело так, что я уступаю ему свои редуты после долгого сопротивления. Но я уже не сомневался, что мне удастся склонить его к размену. Его старость была ему обузой. В глазах его я прочитал страстное желание не откладывать грядущим поколениям то, что он мог вызнать лично.
– Не скрою, я имею возможность заполучить этот договор и из других рук, а граф Орлов и подавно – даже не покидая Константинополя. От успеха моей миссии в отношении договора зависит лишь личная моя карьера, но не действия правительства. С другой стороны, что теряет каждый из нас? Я не потеряю многого, дав вам оригинал скрижали, ибо сила простой бумажной копии равна с ним. Совершенно так же дав мне копию договора, вы не утратите своей. Всё равно, что нам обменяться кинжалами хорошей работы. – Я отметил чуть растянутые губы собеседника как удовлетворённость. – Я не отдам вам камня, ибо у меня его нет, но сообщу место его нахождения, владеющую им персону и даже сопровожу письмом к нему.
– Письмо, конечно, лишнее, – рассмеялся он хитро. – А известно ли вам, что настоящих камней множество?
– Да.
– Не по Арачинским ли болотам они разбросаны?
– Это так. Но туда добраться вам непросто.
– Конечно, – согласился Себастьяни, отклонившись, – сейчас это невозможно. Обстоятельства могут измениться, но
Он замолчал, испытывая меня. Я стиснул зубы, хотя гордыня моя требовала слова, но он ничем не выдавал коварства, коего я так ждал. Некоторое время был слышен только треск скорлупы и скрежет инструментов.
– Кроме того, – продолжил он, – вы умудрились подделать и подлинник. Я уж не спрашиваю про камень, но где же гарантия, что адрес владельца окажется верным?
– Вы можете сказать, что и письмо подделано, или оно сообщает о другом предмете, но тут уж я не могу вас уверить более, – я положил на стол последнее письмо из Одесского музея, сообщавшее, что камень затребован Стемпковским в Керчь.
Себастьяни кивнул, давая знать, что аргумент мой подвергнется рассмотрению в своё время.