Все, кроме правды

Одри была вторым человеком, кому я рассказала о своей беременности. Мы встретились, чтобы погулять вдоль реки, и я ей рассказала. И она не была ни удивлена, ни встревожена, не видела ничего плохого в случившемся. Какая я ей благодарна за такую реакцию. Солнце припекало, мы шли между семьями с детьми, мимо людей с рожками мороженого. Она мне сказала, чтобы я не вздумала такое есть, от мороженого часто бывают пищевые отравления. Я засмеялась.

– Из меня плохая выйдет мать, – заявила я тогда ни с того ни с сего. – Вряд ли у меня была хорошая ролевая модель.

Она только отмахнулась и лизнула мороженое. Мне нравится, что Одри небрежно относилась к худшим моим страхам, будто это мелочь, несущественные капризы.

– Не делать чего-то все же страшнее, чем делать, – заметила она.

Я обдумала ее слова, вспоминая женщин, которых видела на занятиях по акушерству и гинекологии. Ни одна из них не говорила, что жалеет о рожденных детях, но много было жалоб, что они так и не попытались или что слишком долго тянули. Это печальная сторона жизни женщины.

– Можно ждать, пока все будет идеально, а можно просто взять и сделать. Вроде бы сейчас самое время, ну, или почти. Тебе не шестнадцать, ты любишь Джека. Остальное додумай сама.

– Да, – согласилась я. – Это правда.

Рисковать всем этим я не хотела. Я видела в клиниках таких женщин «с пустыми руками». Тело – удивительный биологический механизм, рождение детей еще удивительнее – самая загадочная область медицины, другим не сравняться.

Сейчас мне дан шанс, и я им воспользуюсь.

Но… вот тот мальчик. Мы о нем не говорили, хотя я хотела бы. Спросить Одри, что она думает, считает ли, что мне больше нельзя доверять. Но меня что-то остановило. И я не смогла спросить.

– После всего, что было, – говорила она, – ты, быть может… ну, не знаю. Потеряла уверенность в себе.

– Уверенность в себе? – Я вздрогнула, понимая, о чем она говорит.

Когда-то мы всюду бывали вместе – я с Беном и Одри с Амритом. Например, однажды на Пасху мы жили в доме-фургоне в Уэльсе и заполночь играли в настолку «Карты против человечества». Потом я бросила медицину, стала подозрительна и невыносима, и Одри пыталась меня уговорить не ссориться с Беном, но у нее не получалось. Бен ушел от меня, а я почти сразу встретила Джека, и все. Все переменилось.

– Ты думаешь, я снова схожу с ума? – спросила я ровным голосом.

– Нет… в общем, нет. А ты сама себя чувствуешь как – здравомыслящей?

– Да.

– Слушай, ну это же нормально. В отпуске, например, как когда на Бали ездили, у меня совсем крышу сносит.

– Правда?

– Да, потому что я не… ну, не знаю. Наверное, не работаю над делами, но у меня в мозгу уже образовались все эти привычки докапываться до правды. Не даю работы мозгу, поэтому и возникают тревоги, глупости всякие. Но я возвращаюсь и обнаруживаю, что, конечно, дом не сгорел.

– Хм.

– А потом я иду на работу, и все становится нормально. Может, ты просто…

– Недостаточно стимулирована?

– Ага. Может, тебе в жизни нужна медицина. Чтобы быть собой. Потому что ты находишь удовлетворение в исследованиях, в решении задач. А может, осознание, что твоя мама не была такой, как она говорила, – это могло только все усилить – твое стремление докапываться до сути.

– Так получается, это я без медицины схожу с ума?

– Нет! Я только хотела сказать, что для твоего мозга непривычно работать на холостом ходу. У тебя был тяжелый год. А сейчас радуйся, что у тебя есть Джек.

Она наклонилась, дотронулась до моей руки. Мне были приятны ее сочувствие и ее прикосновение.

Может быть, Одри и права. Когда я оставила медицину, меня так стало заносить, что бойфренд сбежал. Возможно, это начинается снова, а я слишком путалась, чтобы это понять.

Наверно, виновато огромное горе. Мама умерла всего год назад. Вероятно, мне стоит сходить к специалисту.

– Ты думаешь, это из-за мамы? – спросила я.

Она пожала плечами:

– Может быть. Это большое горе.

– Не ощущается оно таким. Не знаю, но… я по ней скучаю не настолько сильно, как надо бы, – призналась я в том, в чем могла признаться только Одри.

– Да это нормально, Рейч, на самом-то деле. Иногда… с ней было трудно. Она тебя заставляла чувствовать себя незначительной. Но не вываливай это на Джека.

– Так что, мне его не спрашивать?

– Спрашивать о чем?

– Ну, выложить все факты, – я представляла себе, что это история болезни. Нет конкретных результатов анализов, подтверждающих снимков УЗИ, гистологии, но все остальное есть: уплотнение, сероватая бледность, анемия, предсмертные хрипы.

Нет, Рейчел, сказала я себе, ничего этого нет.

– Ни в коем случае, – ответила Одри своим серьезным адвокатским тоном. – Это было бы безумие.

– Да? Вот нутром чую…

Моя рука опустилась к животу, и я почувствовала складку жира. К моему смущению, сразу подкатили слезы.

– Ой, нет, – простонала Одри, углядев выражение на моем лице.

Я подняла глаза. На лице Одри озабоченный вид сменился задумчивым, и она надолго замолчала.

– Послушай, Рейч, – наконец сказала она. – Можно сделать кое-что еще.

– Мм?..

Двери открылись, и потянуло холодом, Одри плотнее запахнула пальто.