ДОКУМЕНТ 10
«Гардиан»
9 апреля 2010
Джон Дуглас, двадцати пяти лет, в эту декабрьскую ночь находился у себя дома в Обане и понятия не имел, что его постигнет.
Откуда бы он мог знать? Говорит, что услышал, как грабители вламываются в дом в четвертый раз меньше чем за два года, и отреагировал.
«Дейли мейл»
8 апреля 2010
Семья Халл живет скромно на мрачной окраине восточного Обана. Мать Доминика пригласила меня в квартиру с двумя спальнями, провела мимо плетеного коричневого ковра и серой софы прямо в комнату Доминика.
Здесь все хранится так, будто он и не выходил. Повсюду висят тексты песен, в основном рэп и хип-хоп. Он их аккуратно обводил в рамки.
Остальное ничем не примечательно. Играл на игровой приставке. Любил машины, по комнате у него разбросаны вырванные из журналов фотографии последних моделей. Но вот какие слова я не могу забыть: «он сам писал стихи, писал рэп», – сказала мне его мать. Его похоронили с блокнотом. Вот таким был Доминик Халл. Вот таким его и будут помнить.
http://thenewsinbrief.blogspot.com
Дуглас: LiveBlog
День четвертый
8 апреля 2010
09:23. Только что мимо меня прошел Джон Дуглас. Он совсем не такой, как я себе его представлял. Да, он высокий и мускулистый, и у него именно тот сосредоточенный взгляд, который виден на газетной фотографии – полицейском снимке, сделанном по дороге, когда ехали на неудачное слушание об освобождении под залог. Но когда он проходил мимо, подняв руку в защитном жесте, я увидел в его глазах еще кое-что: спокойную уверенность.
Исправлено.
Каждый раз, когда я натыкалась на историю о нем, меня трясло от имени «Джон». Не знаю, почему это казалось таким важным.
Очень было легко его гуглить. И никто никогда и знать не будет.
На неделе Одри и Кейт взяли меня с собой в бассейн – они все-таки решили вмешаться. Я им сказала, что мы с Джеком не разошлись, и они только кивнули. Одри знала причину, Кейт – нет.
Кейт пошла плавать, а мы с Одри остались стоять на мелкой стороне бассейна по пояс в воде.
– Отлично у нее получается, – заметила Одри.
Кейт раз за разом проплывала бассейн, не останавливаясь. Тело у нее было гибкое и мускулистое.
– Она много плавала в качестве тренировки для тенниса.
– А, да. Помню. И вставала в пять, кажется?
– Ага.
Мне было приятно, что она помнила все о моей жизни. О нашей совместной истории.
Наверное, что-то вызвало у нее воспоминание, так как после паузы она спросила:
– Скучаешь по Амриту? По совместной работе? Вам всегда было очень весело.
– Да, – грустно сказала я, вспомнив все наши совместно распитые диетические «колы».
Мне не хватало даже того, что я раньше терпеть не могла: постоянной вымученной усталости от посменной работы, невозможности строить твердые планы, вечных опозданий к ужину. И всего остального. Всех странностей, связанных с врачебной работой: сидишь на хэллоуинской вечеринке, а полчаса назад ты кому-то накладывала швы; слушаешь рассказы об офисной работе, в то время как твоя связана с самыми экстремальными моментами человеческой жизни – рождением и смертью, предсмертные слова, бьющееся на операции сердце пациента, одни люди, слышащие голоса, а другие, не желающие больше жить.