Все леди делают это

Процесс книгоиздания доставлял Нечаеву огромное удовольствие, и он не собирался тратить время и нервы на общение с истеричными графоманами.

А опусы Бобковой и в самом деле совершенно безнадежны. Команда редакторов признала собственное бессилие, когда Татьяна Нечаева, прочитав то, что получилось, покачала головой и сказала:

— Мура, Эдик. Пусть и отредактированная, но мура. Сюжета нет, типажи плоские. Китайский театр теней, а не персонажи. Это не романы, это отстой.

* * *

— О чем ты думал, когда писал эти стихи? — спросила Алла спустя некоторое время.

— О тебе, конечно.

— Их не было в альбоме, который ты мне подарил.

— Я написал эту песню позже.

Она промолчала. Сергей подарил ей альбом со своими стихами, а она высмеяла поэта, вот он и не захотел больше ничего ей показывать. От альбома до этой песни у нее, наверное, был не один десяток одноразовых и более-менее постоянных любовников. Куда уж ему соваться со своей ностальгией.

— Сереж, а ведь я тогда тебя любила…

— Я тебя и сейчас люблю.

Он смотрел на нее, ожидая ответа, а она отвела взгляд и попросила, чтобы заполнить паузу:

— Дай мне гитару.

Встав, Сергей взял сиротливо лежащую на полу гитару и застыл возле дивана, не понимая, чего хочет Алла.

Любимая женщина улыбнулась и подмигнула ему, потом села, закинула ногу на ногу и пояснила:

— Попробую ответить тебе в том же ключе. Он все еще не понимал — даже помыслить не мог, что она сейчас споет. Взяв гитару, Алла усмехнулась, подметив еще большее удивление во взгляде новообретенного любовника, — тот уже понял, что она отнюдь не дилетант. Играть Алла не собиралась — одной рукой не получится, — просто хотелось прикоснуться к струнам, вспомнить, как пела для себя, и настроиться.

— Свое умение я покажу тебе, когда будут действовать обе мои руки. Пока просто спою, а ты постарайся мне подыграть.

Алла передала ему гитару, напела мотив без слов, Сергей тут же подобрал аккомпанемент, и она запела низким звучным голосом:

Я уходила, не жалея о том, что было,
тех, кто был.
Как парус гордо реяла…
Я от сердец спаленных оставляла дым.
Когда-то осенью вдруг что-то дрогнуло внутри…
Но взгляд чужой сомненья заглушил.
И кто-то вновь дарил мне поцелуи…
И думалось,
что продолжалась жизнь.[26]

Сказать, что Сергей был удивлен, — значит ничего не сказать. Он был сражен наповал.

— Это твои стихи?

— Мои, — кивнула она.

— Я… У меня нет слов.

— Ну и не говори. Я и так все вижу.

— Ты написала их тогда?..

— Спустя примерно полгода, как мы расстались.

— А музыка?

— Да какая ж это музыка? — Алла рассмеялась, чтобы сбить его с волны.

— Я не знал, что ты поешь.

— Ты первый, кто об этом узнал.

— Пела только для себя?

— Ага.

— У тебя отличный голос.

— Да брось ты…

Она ничуть не лукавила и не напрашивалась на комплимент. Может быть, потому и не пела для других, что не хотела снисходительных улыбок и вежливых хлопков, которыми обычно награждают доморощенных певцов. А петь в подвыпившей компании то, что написано для себя, свою душевную боль, изложенную белым стихом, — и подавно не хотела.

— Спой еще, — попросил Сергей. — Я сориентируюсь и подберу аккомпанемент., Алла не стала ломаться… Для других не пела, а для него споет, потому что ее стихи — о нем, о них:

Вспоминаю жизнь на вкус.
Мои духи — горький мускус.
И все года дымкой искусной увели к свету рамп,
но победы все тусклы.
Возрождаю я осень из памяти сердца.
Корабли, что оставили гавань навечно…
И не нужно было возвращений и встреч…
Океаном страстей пугала я вечность.
Позабыты слова,
но вернулись вдруг сны.
Чувства все смятены,
и моря, что внутри,
в океан вновь сошлись.[27]

— Ты жалела, что мы расстались?

— Теперь, по прошествии стольких лет, уже могу в этом признаться. Конечно, жалела.

— А тогда?..

— А ты сам не понял?

* * *

…Резкая отповедь издателя произвела впечатление на необоснованно загордившуюся мадам Бобкову-Меншикову, и она, еще немного покапризничав, смирилась.

А Эдуард Леонидович и в самом деле не боялся с ней расстаться. «Кондор» уже встал на ноги, обойдутся и без госпожи Бобковой, рассчитаются с кредитом, и до свидания.

Если начинающая писательница согласна играть по правилам, тогда сотрудничество возможно, а если нет — пусть ищет другого издателя, пожелающего терпеть ее истерики.

В общем, капризную авторессу урезонили, и она стала вести себя поприличнее.