Все люди - враги

Улица, на которой жил Уотертон, производила далеко не такое удручающее впечатление, как опасался Тони. Это была довольно широкая улица, обсаженная по обеим сторонам высокими, теперь оголенными - деревьями, закрывавшими небо сложным узором своих темных ветвей: в маленьких палисадниках на кустах сирени наливались почки, а португальские лавры уже начинали цвести. Уотертон занимал две комнаты в верхнем этаже, из окон видны были деревья и крошечные лоскутки садов, одни запущенные, другие чистенькие, опрятные. Одна комната была заставлена по стенам книжными полками, в камине горел уголь, в углу на столике стояла пишущая машинка под чехлом. Парализованная рука Уотертона висела на черной повязке; казалось, он все время испытывал боль, но встретил он Тони тепло и приветливо и, по-видимому, обрадовался ему. Они вместе посмотрели несколько книг, а потом уселись у камина...

Тони не знал, как начать разговор о своих трудностях, и чувствовал себя весьма неловко.

- А что, та мастерская все еще в вашем распоряжении? - спросил Тони, помолчав.

- Нет, я давно уже с ней расстался. - Уотертон запнулся, потом прибавил: - Я когда-то думал заняться скульптурой, но...

Тони понимающе кивнул, - недосказанная фраза означала, что для инвалида это оказалось невозможным.

- Я всегда буду вам благодарен за это убежище, которое вы предоставили мне, когда я только демобилизовался.

- Ну вот! - сказал Уотертон, засмеявшись. - Какие пустяки. Ведь вы же платили за него.

- Нет, это вовсе не пустяки. Для меня это было чрезвычайно важно. Вы, пожалуй, не поймете меня, если я скажу, что ваш поступок вернул меня к жизни.

Уотертон посмотрел на него с изумлением и опять засмеялся.

- Нет, мне, пожалуй, это действительно непонятно.

- Ну, не буду пытаться объяснить. Но уж это-то вы можете понять, я чувствую себя вашим должником, и долг мой до сих пор неоплачен. Уж сколько лет я собирался сказать вам об этом. - Он помолчал, потом как-то смущенно добавил: - Если я могу сейчас или когда-либо в будущем быть вам полезным, по жалуйста, располагайте мной.

- Вы очень добры. Я буду помнить об этом. Но сейчас, мне кажется, в этом нет необходимости.

- Вы удовлетворены своей жизнью? - спросил Тони. - Вы счастливы или, может быть, могли быть счастливы, если бы...

Он собирался сказать "если бы у вас было немножко больше денег", но удержался. Уотертон засмеялся чуть-чуть язвительно.

- Сфера моей жизненной деятельности поневоле очень ограничена: вы знаете, что до войны я был актером.

- Да.

- Мне, разумеется, нечего думать о возвращении на сцену. Я не могу рассчитывать ни на какую роль.

Мысль заняться скульптурой, конечно, была с самого начала обречена на провал. Раза два-три я брался за конторскую работу, но потом бросал. Теперь я даю театральное обозрение для одной из вечерних газет. Я пробовал было научиться писать на машинке, но с одной рукой это безнадежное дело. Во всяком случае, журналистика лучшее занятие из всех для меня возможных. Я все-таки сохраняю связь с театром.

- Так что вы не испытываете недовольства своей жизнью?

Уотертон пожал плечами.

- А какой от этого толк?

- А вот я недоволен своей жизнью, - сказал Тони, сразу переходя к самой сути, - и замышляю большие перемены.

- Вы недовольны?! - воскликнул Уотертон. - А я-то всегда считал вас исключительно удачливым и счастливым человеком. Замечательная служба, очаровательная жена, прелестный загородный дом и городская квартира. Я всегда мечтал иметь возможность почаще выезжать за город. - Тони мысленно отметил эту деталь. - Не понимаю, чем вам быть недовольным? Может быть, вам нужно отдохнуть?

Тони вздохнул. Он с ужасающей ясностью предвидел, что каждый будет советовать ему отдохнуть.

- Во-первых, - сказал он медленно, - я пришел к заключению, что деловая жизнь - это смерть. Хуже того, это постепенное отмирание всех жизненных инстинктов и чувств. По крайней мере, для меня. Я не говорю, что для всех, хотя не вижу, как это может быть иначе. Вместо того чтобы распоряжаться собой, своей жизнью, человек распоряжается вещами; чувства подменяются возбуждающими средствами, беседы - вечеринками, дружба - своекорыстием, искусство - спортивными состязаниями, и так во всем.

Труд и торговля - необходимые элементы жизни, но делячество - это паразитизм, искусство эксплуатировать и труд и торговлю. С моей точки зрения, это - предательство по отношению к самому главному.

Делячество обогащает немногих, большинство обрекает на нищету и никому, в сущности, не даёт жить по-настоящему.

- Гм, - задумчиво протянул Уотертон. - И что же вы намерены с этим делать?

- - Бросить все. Я вовсе не собираюсь разыгрывать из себя Дон-Кихота и расшибаться вдребезги, сражаясь с их бумагопрядильными мельницами. Делячество - это действующее предприятие. Это наш современный способ действий, а я считаю такой способ неправильным, он губит мою жизнь. Поймите меня.